Тень Эдгара По

В тот вечер в доме у Питера собрались самые уважаемые, самые почтенные леди и джентльмены Балтимора. Однако я предпочел бы оказаться в камере ужасов Музея мадам Тюссо или в каком-нибудь аналогичном месте — словом, где угодно, только бы не слушать эти тягучие светские разговоры ни о чем. Особенно несносными они казались теперь, когда у меня было столь важное, столь срочное дело!

— Как вы можете? — вдруг раздалось в мой адрес. Говорила крупная полнокровная женщина, за этим изысканным ужином сидевшая точнехонько напротив меня.

— Могу что?

— Подумать только, — игриво простонала она, — чтобы джентльмен смотрел на меня — даму почтенных лет, — когда рядом сидит настоящая красавица! — И она указала на Хэтти.

Конечно, я не смотрел на полнокровную даму, во всяком случае, не рассматривал ее. Я просто впал в обычное состояние, иными словами, уставился прямо перед собой.

— Действительно, я здесь будто в розарии, — учтиво сказал я.

Хэтти не покраснела. Эта ее черта — не краснеть от комплиментов — всегда мне очень нравилась.

Заговорщицким шепотом Хэтти выдала:

— Вы, Квентин, не сводите взгляда с часов, вот и проигнорировали нашу главную гостью — утку, тушенную с диким сельдереем. Неужели мистер Стюарт, этот образчик трудолюбия, не мог хотя бы на сегодняшний вечер освободить вас от работы?

Я улыбнулся:

— Питер тут ни при чем. Но я и правда почти не притрагивался к еде. Что-то в последнее время аппетит совсем пропал.

— Квентин, со мной вы можете говорить откровенно, — произнесла Хэтти, и мне показалось в этот миг, что она вылеплена из принципиально иного теста, нежели остальные женщины. — О чем вы так сосредоточенно думаете, Квентин?

— Я… я, мисс Хэтти, мысленно декламирую одно стихотворение. — Это была почти правда, ибо не далее как утром я перечитывал эти строфы.

— Лучше продекламируйте его вслух, Квентин!

Замечу, что в расстройстве я успел выпить два бокала вина, однако съел отнюдь не достаточно для уравновешивания действия алкоголя. Возможно, поэтому меня не пришлось уговаривать. Собственный голос показался чужим, когда зазвучали первые слова, — я декламировал уверенно, смело, как хороший актер. Чтобы иметь представление о стиле моей декламации, уважаемому читателю желательно, где бы он ни находился, подняться в полный рост и вслух, с подвываниями и пафосом, прочесть следующие строки, причем в процессе воображать оживленное общество за богатым столом — общество, внезапно прекратившее разговоры, как всегда бывает при вторжении самонадеянного оратора.

На пологе алом — жемчужины в ряд,
Рубины в короне — как зимний закат,
И в залу, залитую светом лампад,
Осанны от подданных к трону летят…

Да, было! Осанну царю вострубят —
И эхо в горах отзовется стократ,
Лукавое эхо откроет стократ,
Как любят царя, прославляют и чтят.

Известно: загад не бывает богат.
И вот, когда в замке кричали «Виват!»,
Ущелье, долина, утес, водопад
«Виват» повторяли — как били в набат.

А ныне и самые отзвуки спят
В утробе предательской горных громад,
И в замке, где правит всесильный распад,
Летучие мыши рядами висят…[5]

Поставив последнюю интонационную точку, я почувствовал себя триумфатором. До ушей моих донеслись жидкие хлопки, вызванные чьим-то многозначительным покашливанием. Питер нахмурился в мой адрес; Хэтти достался его сочувственный взгляд. Лишь несколько человек, которые вовсе меня не слушали, но были рады любому развлечению, казалось, оценили мои старания. Хэтти аплодировала дольше всех.

— Никогда еще ни одной девушке в день рождения не читали столь дивных стихов, — с чувством произнесла Хэтти.

Вскоре одна из ее сестер согласилась спеть под аккомпанемент фортепьяно. Я выпил еще вина. Питер, как нахмурился еще во время декламации, так и не поменял выражения лица. Дамы прошли в соседнюю комнату, мужчины достали портсигары, а мрачный Питер увлек меня к массивному камину, подальше от посторонних глаз и ушей.

— Известно ли тебе, Квентин, что Хэтти вообще не хотела отмечать свой день рождения и сдалась уже в последний момент?

— Надеюсь, Питер, это не из-за меня?

— Удивляюсь, как человек, полагающий, будто от него целый мир зависит, не видит в упор людей и обстоятельств, которые действительно имеют к нему отношение! Ты даже не вспомнил о дне рождения Хэтти. Остановись, Квентин. Подумай о словах Соломона: «От лености обвиснет потолок, и когда опустятся руки, то протечет дом»[6].

— Не понимаю твоих намеков, — раздраженно перебил я.

Питер взглянул мне прямо в глаза: