Тень евнуха

Микель Россель вышел из трамвая у Триумфальной арки и на всякий случай на улицу Трафальгар пошел пешком, проверяя, нет ли каких-нибудь странных передвижений на месте встречи. Он ничего не заметил. Хотя ничего в этом и не понимал. Он был просто ткачом, рабочим второго разряда, который вступил в Федерацию анархистов Иберии и в первый год сильно отличился, потом воевал на фронте в районе Уэски и бежал оттуда с группой анархистов и бойцов из Объединенной социалистической партии Каталонии. Тоскуя по Маурисию, он подался в партизаны и теперь со страхом в сердце жил в петэновской[84] Франции и был командирован в Барселону, чтобы наладить контакт с товарищами, оставшимися в Испании. А конкретно – с Саборитом. И привез ему письменный приказ. Зашифрованный, но письменный. Он хранил его на груди. Его сердце яростно билось в ту минуту, когда он подходил к кинотеатру «Боррас», видя, что ничего странного вокруг него не происходит, что все в порядке.

Кассирша, не переставая вязать крючком, продала ему билет. Она на него даже не посмотрела. В темноте зрительного зала он сел на заранее условленное место. Слева от него грузная фигура Саборита что-то проворчала, словно упрекая его за опоздание, и Россель подумал: «Саборит в своем репертуаре». И засунул руку за пазуху, чтобы вынуть бумаги, от которых хотел поскорее избавиться. Все произошло очень быстро: Саборит повернулся к нему лицом и что-то скользнуло на его левое запястье. Какая-то штука. Наручники. Он с силой дернул руку, отпрыгнул назад и перескочил на пустой задний ряд, вместе с наручниками, и вслед ему понеслось глухое проклятие. В темноте, при свете одной красной лампочки, он пробрался к туалету (минуя полный народу коридор, ведущий к главному входу) и подумал: «О нет, это значит, что Саборита убили, вот черт». Зайдя в туалет, он помедлил лишь пару секунд: все шесть страниц приказа, разорванные на четыре куска, отправились в унитаз. А он выскочил через окно на улицу Жонкерес и бросился бежать как сумасшедший. Его смятение было так велико, что он не заметил, что бежит в направлении полицейского участка. Но не успел он об этом подумать, как первый выстрел свалил его с ног, вонзившись в почку. Второго, смертельного выстрела он даже не почувствовал: он уже лежал на земле и его левое запястье украшал браслет позора. Я уверен, что перед смертью он подумал обо мне. И возможно, еще о женщине с алыми губами.

– На, возьми платок, дядя.

– С тех пор прошло сорок лет, а я все еще плачу. – Он шумно высморкался. – Бедный Микель скрывался в Пиренеях и вел борьбу, а я скрывался среди книг, у себя дома. В то время я переводил «Энеиду» и играл как одержимый «Les Adieux»[85] Бетховена, сочинение 81а, понимаешь? И тосковал о Микеле, и мечтал, что через несколько месяцев мы сможем увидеться. Я даже представить себе не мог, что он связался во Франции с партизанами. – Дядя снова высморкался. – Хотя, конечно, зная его… – Он вздохнул, охваченный воспоминаниями. – Мой Микель мог умереть только от предательства. Как любимые мной герои римской классики.

Они замолчали на несколько долгих мгновений. И тогда Микель, он-то ведь не плакал, не выдержал:

– Ты знаешь, кто его предал?

– Знаю.

– Кто?

– Тот, кто, покончив с Микелем, мог убить одним выстрелом двух зайцев: расправиться с партизаном и предотвратить скандал в семье.

– И кто же это?

– Твой дед Тон.

– С чего ты это взял?

– Я в этом уверен. У него было множество причин, чтобы это сделать. А Пере ему помог.

– Мой отец?

– Да, твой отец. Это было моим Третьим Большим Разочарованием. С того дня я возненавидел своего приемного отца и все, что с ним связано. И тогда я решил проиграть дом Женсана в карты.

– В какие еще карты?

– В покер. – Он старался не смотреть Микелю в глаза. – Я знаю, что поклялся своему Микелю никогда больше не ставить на карту ни цента и опровергнуть осточертевшие мне клеветнические слухи, согласно которым Маурисий Сикарт проигрывал в карты огромные деньги. – Он помолчал и чуть-чуть успокоился. – Правдивые слухи, я хотел сказать.

– По-моему, я чего-то не понял.

– Все ты понял. Я поставил на карту дом Женсана. Вместе с садом.

– Ты, хозяин дома Женсана?

– Да.

– Не верю.

Комерма допил рюмку анисовки и с наслаждением пососал сигару. В это время Маурисий Женсана, Хозяин Дома, разворачивал на круглом кофейном столе казино «Дельз Амос» бумаги, согласно которым дом принадлежал некоему Маурисию Сикарту-и-Женсане (это у Маурисия Безземельного был такой псевдоним, для бюрократов). Комерма разгладил бумаги ладонью, и камень в перстне на его кольце засиял так, что я посчитал это сияние добрым знаком. Пусть тебя не шокирует, что твой дядя и двоюродный дед, образованный и чувствительный человек, поддался соблазнам игры. Я уже давно бросил эту привычку, и сейчас мне уже даже не хочется переброситься в картишки с капитаном, чтобы проиграть одного из бумажных жирафов. А Комерма смотрел на меня, посасывая сигару, и его перстень поблескивал. И он думал: «Какую свинью пытается подложить мне эта сволочь Сикарт? Не доверяю я ему».

– Значит, ты мне не доверяешь?