Тень фараона

– У тебя были отборные солдаты! Ты делал то, что должен был! Я твой военачальник… Может быть, ты ждешь от меня благодарности за сделанное?

– Хотя тебе это безразлично, я помню, что не все, кого я положил, были бородачами…

– Я говорил тебе, чтобы ты защищался, потому что есть те, кто нападет на тебя, желая получить вознаграждение!

– Какое вознаграждение? Ты не говорил мне ничего подобного!

Отец сменил тему:

– Ты сражался отлично, а потом позволил взять себя в плен, словно женщина, одному из этих…

Я был вне себя.

– Что за дичь ты несешь? Я прикончил всех, кто сражался со мной! А Джех – один из моих лучших друзей со времен капа! Он предложил тебе план, как обезопасить страну на время, достаточное, чтобы собрать мощную армию, что удержит хеттов от новых попыток… И ты благодаришь меня, обвиняя в трусости?

– Ты должен уметь выбирать друзей!

– Начни с себя! Говорят, что твое честолюбие превыше любых уз.

Отец явно опешил. Его поведение изменилось. Глаза стали холодными, а крики перешли чуть ли не в шепот.

– Так и есть… Но ты исключение… А ты со мной разве не поэтому?

– Не знаю! Я ведь ничего не знаю о твоих планах! – Мой голос тоже стал звучать тише. Я осознавал, что все это тактика. – Очень печально, что тебе пришлось накачать меня одурманивающими средствами, чтобы узнать то, что я тебе и так сказал бы. Надо было просто задать вопрос.

Хоремхеб пожал плечами.

– Где Нефертити?

Я расхохотался так искренне, что смех подействовал как бальзам, ослабляющий действие снадобья и боль, какую я испытывал на поле битвы.

– Тебе нужно было применить более сильное средство… Это не сработало.

Отец вздохнул и развел руками в знак примирения. Для него снадобье служило извинением моей наглости, и я был не прочь этим воспользоваться.

– Расскажи мне о своих планах и реши, остаюсь я с тобой или нет. Правда, я не знаю зачем, потому что ни за что не стану сражаться в такой битве, как эта, ни за что.

– Я недооценивал тебя и прошу прощения. Несомненно, ты достойно сражался, и мы приобрели хорошего союзника. Но ты появился у меня на два дня позже, чем должен был. Я боялся за тебя, потому что не доверял этому варвару. – Он снова развел руками. – Что ты хочешь знать?

Я смягчил тон, но мое Ка не утратило бдительности. Родственные узы окончательно разорвались.

– Говорят, ты хочешь стать фараоном.

– Да, это так.

У меня рот открылся от такого цинизма. Отец воспринял мою гримасу как выражение упрека.

– Дни Тута сочтены… Думаешь, Темные позволят сыну вероотступника и принцессы из враждебной страны быть фараоном? Во что, как ты думаешь, превратится страна, если они посадят на трон марионетку, которая будет служить им и Амону? Лучше бы нам проиграть сражение! – Он выпятил грудь, как это делает лев. – Я смогу добиться того, что через несколько поколений страна приобретет блеск времен великого Тутмоса! Я создам армию, воинам которой будут как следует платить. Это будут свободные люди, которые захотят сражаться вместе со мной, чтобы заслужить славу, и я сделаю так, что имя правителя нашей страны снова будет наводить страх от Евфрата до Нубии. Посланцы других стран будут бороться за то, чтобы мы стали брать у них древесину, золото и подарки, а не предлагать своих омерзительных принцесс. Египет снова закроет свои границы, чужеземцы будут изгнаны из страны, а имущество их конфисковано. Снова восстановится равновесие между богами, и фараон обретет подлинную власть, в которой на протяжении поколений ему отказывали Темные.

Я пожал плечами.

– Послушай, сын мой. Мною движет не честолюбие, потому что я собираюсь получить не богатство, а бремя. Весьма тяжкое бремя. Подумай о том, сколько всего нужно сделать, и скажи мне, согласился бы ты добровольно принять корону.

Он придвинулся так близко, что едва ли не касался моих губ. Это начинало входить у него в привычку, и я подумал, что так, должно быть, ведут себя шпионы и переговорщики, и мое нежелание говорить укрепилось.

– Ты сможешь унаследовать обновленную страну. Мне достанется бремя, а тебе – слава. Подумай об этом, сын… Хочешь стать фараоном?

Не знаю, то ли меня переполнила ярость, то ли я и в самом деле находился под действием снадобья, но отвечал я ему высокомерно, едва ли не издевательски, и в моих словах была горечь, горечь правды.

– Я мог стать фараоном. Нефертити просила меня об этом. И если бы я согласился, возможно, многое изменилось бы, хотя… – я холодно посмотрел на него, – мне пришлось бы столкнуться с тобой лоб в лоб, не так ли? Ты решился на это уже давно. Скажи мне, отец, ты бы принял меня в качестве фараона?

Первый и единственный раз я видел, как мой отец вздрогнул. Я остановил его жестом, не дав произнести позорную ложь. Но у меня еще оставались какие-то сомнения.

– А что ты собираешься сделать с Эйе? – спросил я.