Тень Галилеянина

– Что угодно покажется подозрительным, если не доверять человеку. Честное слово, я случайно оказался среди демонстрантов. Моя совесть чиста. Поэтому я и не пытался бежать, как другие, – продолжал я стоять на своем.

Пилат по-прежнему сохранял полное равнодушие. Что ему от меня нужно?

– Я мог бы назначить судебное разбирательство, – помолчав, сказал он.

– Судьям придется признать меня невиновным!

– Вероятно. Но тебя еще можно отправить в Рим для дальнейшего дознания.

– И там меня тоже признают невиновным.

– Да, но на это уйдет два года. Два года тюрьмы тебе обеспечены! – он поднял на меня глаза и многозначительно улыбнулся.

К чему же он в конце концов клонит? Не мог же он всякого, кто покажется подозрительным, отправлять в Рим! Тогда половину населения Палестины пришлось бы погрузить на корабль. С другой стороны, ясно было, что Пилат в состоянии мне повредить – неважно, буду я признан виновным или нет. Тут он заговорил снова:

– У меня есть к тебе честное предложение. Тебя прямо сейчас отпустят, если ты согласишься собрать для нас кое-какие сведения о некоторых религиозных движениях в стране.

– Это шантаж!

Все во мне клокотало от возмущения и негодования. Я едва удержался, чтобы не плюнуть Пилату в лицо. Этот человек пытался бесстыдно шантажировать меня, а еще говорил о честности!

– Скажем так, это – сделка, в которой одинаково заинтересованы обе стороны.

– Я не желаю быть шпионом.

– Вряд ли нам обязательно произносить такие громкие слова, как «шпион». То, что я предлагаю тебе, давай лучше будем называть «сбором информации». Ты не должен будешь ни указывать на кого-либо, ни доносить.

Сколько цинизма было в словах Пилата! Как будто я не знал, что это все равно что донос – передавать римлянам сведения, что какая-то группа людей мыслит не так, как хотелось бы римским властям! Я взял себя в руки и сказал как можно спокойнее:

– Мне не удастся объяснить своим землякам разницу между «шпионажем» и этим вашим «сбором информации».

– Ты будешь нашим… – он слегка наклонил голову набок. Потом, очевидно, найдя нужное слово, продолжил: – нашим советником по религиозным вопросам.

Я промолчал.

– Ладно, как хочешь! Тогда сейчас мы заводим на тебя дело и пристально исследуем твое пребывание в пустыне или где ты там еще был!

– Значит, все-таки шантаж!

Так как же, разнюхал Пилат что-нибудь о моей дружбе с Вараввой или нет? На что он способен? О нем ходили нехорошие слухи. Поговаривали о насилии, о жестоком обращении с людьми. Разве не в его силах сделать так, чтобы я просто исчез? Или в любую минуту организовать против меня ложные показания? Разве не мог он под пыткой заставить меня признаться в чем угодно? А если я соглашусь? Но пока что я изо всех сил гнал от себя такие мысли.

– Андрей, ты возмущен, и я тебя понимаю. Ты еще молод. Но я за свою долгую жизнь научился тому, что люди редко сами делают что-либо полезное. Им все время приходится помогать.

Его голос звучал все так же отстраненно и трезво, как и в начале нашего разговора. Создавалось впечатление, что моя личная судьба совсем не трогает его. Ему, казалось, и правда все равно, соглашусь я принять его предложение или нет. И от этого мне становилось страшно.

– Ладно, можешь называть это шантажом. Но попробуй все же взглянуть на дело моими глазами: я отвечаю за мир и порядок в этой стране. Это трудная задача. Почему? Потому что мы, римляне, сами не желая того, все время оскорбляем ваши религиозные чувства. Возьмем, к примеру, историю с водопроводом. Моя идея заключалась в том, чтобы наладить наконец-то нормальное снабжение Иерусалима водой. Я собирался поручить это своим лучшим архитекторам и строителям, Но тут выяснилось, что средств для финансирования недостаточно. Знающие люди объяснили мне, что водоснабжение в Иерусалиме финансируется из храмовой казны.[14] В ней полно денег. Каждый еврей ежегодно вносит в нее храмовый налог. И вот я имел дерзость подумать, что расходы на строительство водопровода можно покрыть за счет Храма. В полном соответствии с вашими законами. И что же? Группка благочестивых фанатиков почуяла недоброе. Бросили клич: «Не дадим чистых денег нечистому Пилату! Ни копейки из храмовой казны римлянам!». Словно речь о том, чтобы изъять деньги на безбожные дела! Как будто никто и не собирался потратить их на водопровод, от которого и Храму, и всему Иерусалиму только польза! Зато теперь мы, римляне, снова выглядим бездушными захватчиками, попирающими законы вашей религии, – и ведь, подумать только, даже на храмовую казну покусились!

Вот как, значит, получилось с его водопроводом. Он хотел привлечь к себе симпатии и добился противоположного. А я, выходит, должен теперь ему помогать? Вести для него более успешную пропаганду? Волнение, которое послышалось было в голосе Пилата, сразу же улетучилось, когда он заговорил снова: