– Я слыхал, – продолжал Графф, – что индийскому народу нужны люди, готовые сражаться за свободу. Ваша преданность своему народу сильнее преданности министерству колоний, и я это понимаю. Так что идите туда, куда ведет вас долг.
– Это… это невероятное милосердие, сэр!
– Не моя идея, – ответил Графф. – Я думал судить вас закрытым трибуналом МЗФ и расстрелять. Но Питер мне объяснил, что если вы виновны и выяснится, что вы защищали своих родных, сидящих в китайской тюрьме, то нехорошо будет так жестко наказывать за преступление, состоящее в недостаточной лояльности.
Апханад посмотрел на Питера:
– Моя измена могла убить вас и вашу семью.
– Не убила же, – ответил Питер.
– Мне хочется думать, – сказал Графф, – что иногда Бог проявляет к нам милосердие и каким-нибудь несчастным случаем срывает наш план, исход которого был бы гораздо хуже.
– Я не верю в зло, – холодно возразила Тереза. – Я верю, что, если ты приставляешь человеку ствол к голове, а пистолет дает осечку, ты все равно убийца в глазах Бога.
– Ладно, – согласился Графф. – Когда мы все умрем и определимся с дальнейшим существованием в том или ином виде, спросим тогда у Бога, кто из нас был прав.
17. Пророки
SECURESITE.NET
Пароль: Сурьявонг
От: Locke%[email protected]
Тема: Девушка на мосту
Надежные источники просят: не мешайте отходу китайцев из Индии. Но при использовании дорог для возврата или снабжения блокируйте все существующие маршруты.
Сначала китайцы решили, что в провинции Синьцзян снова зашевелились повстанцы, уже много сотен лет ведущие партизанскую войну. В китайской армии все делается по уставу, и потому только в конце дня Хань-Цзы в Пекине смог наконец сопоставить сведения и доказать, что это – серьезная наступательная операция, начатая за пределами Китая.
В сотый раз после занятия высокого поста в командовании у Хань-Цзы опускались руки от невозможности что-нибудь сделать. Всегда было важнее проявить уважение к высокому статусу начальства, чем сказать ему правду и добиться, чтобы двигалось дело. Даже сейчас, имея на руках свидетельства о таком уровне обучения, дисциплины, координации и снабжения, который был бы невозможен, если бы за синьцзянскими инцидентами стояли повстанцы, Хань-Цзы должен был ждать, пока его просьба о встрече не пройдет по всей цепочке таких важных помощников, шестерок, функционеров и холуев, единственной обязанностью которых было напускать на себя занятой вид, стараясь делать как можно меньше.
В Пекине уже наступила ночь, когда Хань-Цзы прошел через площадь, отделяющую секцию стратегического планирования от здания администрации – еще один элемент совершенно дурацкой организации: разделить эти две структуры длинным пешим переходом по открытому воздуху. Их надо было поставить рядом, чтобы все время перекрикивались. А получалось так, что отдел планирования составлял планы, которые администрация не могла выполнить, а администрация постоянно не так понимала цель планов и билась против любой идеи, которая могла бы претворить их в жизнь.
«Как мы вообще умудрились завоевать Индию?» – подумал Хань-Цзы.
Он отпихнул ногой копошащихся на земле голубей. Они отлетели на пару метров и тут же вернулись, будто под его ногами что-то скрывалось съедобное.
Единственная причина, по которой это правительство держится у власти: народ Китая – голуби. Можешь их пинать и отпихивать, и они вернутся за добавкой. А худшие из всех – чиновники. Чиновничество изобрели в Китае, и, начав здесь на тысячу лет раньше, чем в других местах, эта каста в искусстве создавать путаницу, строить царства и устраивать бурю в стакане воды достигла таких высот, которые и не снились другим системам. По сравнению с Китаем византийская бюрократия – примитивнейшая вещь.
Как Ахилл добился своего? Чужак, преступник, безумец – и это все хорошо было известно китайскому правительству, – и все же он сумел пробиться сквозь слои раболепствующих интриганов, готовых вонзить нож в спину, и выйти непосредственно на уровень, где принимаются решения. Мало кто знал, где вообще находится этот уровень, поскольку это уж точно были не прославленные верховные вожди, слишком старые, чтобы думать о чем-либо новом, слишком опасающиеся потерять свои насесты. Они только и умели, что говорить своим подчиненным: «Сделай так, как считаешь мудрым».