Тень гоблина

Пужин поднялся со сдержанной улыбкой, давая понять, что разговор окончен и его ждут другие неотложные дела, все-таки первый день в должности. По спокойному статичному лицу было трудно определить, какое впечатление произвел на него губернатор и остался ли он доволен встречей с ним. Генерал же явно поднялся из-за стола с хорошим настроением и чувством исполненного долга и как поднаторевший в подаче себя публике политик, от окружающих этого скрывать не собирался. Он сверкал, словно начищенный самовар, давая всем понять, что добился главного — не он пошел в Москву на поклон, а царева челядь позвала его сама. Такой расклад, если его правильно использовать, многого может стоить. Да и сам Пужин, судя по всему, ему понравился, поэтому Плавский не лукавил, когда на прощание расточал комплименты хозяину кабинета. Напряжение, еще час назад существовавшее между этими людьми, незаметно испарилось, уступив место непринужденной раскованности и взаимной симпатии. Казалось, пообщайся они дольше, встреча закончилась бы неминуемым офицерским застольем.

В приемной, когда посетители уже выходили в коридор, Речин, продолжая улыбаться генералу, почти не шевеля губами, сообщил Скурашу:

— Шеф просил вас задержаться.

— Хорошо, — едва заметно кивнул Малюта и, выйдя в длинный коридор, ведущий к лестнице, громко, чтобы стоявшее за его спиной новое начальство слышало, произнес: — Иван Павлович, если вы не возражаете, я задержусь для уточнения задач и получения дальнейших указаний.

— Да, конечно, оставайтесь, вон теперь какие у вас высокие покровители! — как показалось Малюте, с грустью произнес генерал и, резко повернувшись на каблуках, пошел прочь.

Эта генеральская грусть, если она только не пригрезилась, отозвалась в душе Скураша какой-то странной тоскливой обидой, ведь его только что без зазрения совести разменяли на будущую выгоду, которую Плавский явно надеялся получить, имея своего человека на посту «государева ока», так называли президентского наместника в народе. Подавив в себе эту минутную слабость и нацепив на лицо маску озабоченной сосредоточенности, он вернулся обратно в приемную. Речин ожидал Малюту и, пройдя вперед, толкнул дверь кабинета, который они только что покинули.

Пужин разговаривал по телефону и, прижимая трубку плечом, что-то быстро писал в большом блокноте. Подняв глаза на вошедших, он едва заметно кивнул головой и левой рукой указал на стол совещаний. Скураш сел на уже ставший ему привычным обитый коричневой кожей стул. Оглядевшись, он поразился непритязательности обстановки кабинета. Ничего лишнего, никакой отсебятины, которую любят почти все чиновники, и которая, придавая рабочему помещению индивидуальность, в той или иной мере приоткрывает особенности и пристрастия проводящего здесь большую часть суток человека. А здесь полная, почти на манер сталинских времен, аскеза. Малюта поискал глазами Речина, но того в кабинете уже не было. «Тихо ходят, и двери у них хорошо смазаны» — отметил он про себя.

— Извините, — закончив разговор, который и разговором-то назвать было сложно, потому что за все время Николай Николаевич произнес только четыре слова, один раз «да», а в завершении: «хорошо, я понял». — Расскажите кратко о себе, семье, чем увлекаетесь, — подсаживаясь к Скурашу, попросил он.

Человек, которому часто приходится рассказывать свою биографию, знает, что нужно говорить в подобных случаях. Опуская сотни раз написанное во всех анкетах, акцент следовало сделать на конкретные эпизоды, не отходя от этой линии, и Малюта начал излагать свою жизнь, особый упор сделав на службу в военной газете, заочную учебу и работу в ветеранских общественных организациях.

— Хорошо. Судя по вашему рассказу, вы должны лучше моего знать, что и как надо делать, прибыв на место. То, что вы справитесь с работой, я нисколько не сомневаюсь, главная загвоздка в другом. Вы, наверное, почувствовали, что генерал, без колебаний согласившись с моим предложением, надеется использовать ваши добрые взаимоотношения в своих целях. Это закономерно, кто откажется иметь своего человека на должности чиновника, который обязан контролировать тебя самого и регулярно информировать об этом президента. Так вот, именно эту загвоздку вам и необходимо преодолеть еще до отъезда в край. Вы должны помнить — те люди, которые вас рекомендовали, были единодушны в своем мнении о вашей честности и преданности, как это ни пафосно звучит, идеям государственности. Я не призываю вас, что называется, стучать на вашего бывшего начальника, но принципиальная позиция по отношению к его действиям и поступкам у вас должна быть всегда своя. Ну вот, пожалуй, и все. Хотя нет, одну минуточку, — Пужин вернулся к своему рабочему столу, взял несколько листов бумаги и протянул их Скурашу — я бы хотел услышать ваше мнение по этому документу, который при расставании вручил Игнатию Ивановичу советник Плавского…

— Стариков Алексей Викторович…