Тень. Голый король

Женя Шварц со дня своего рождения был уверен, что он русский, и оставался в этой простодушной уверенности вплоть до начала Первой Мировой войны. Когда же война началась, Женя, как истинно русский патриот, тайком от родителей подал документы, чтобы поступить в военное училище.

И вот в 1914 году вдруг «выяснилось, что я православный, рожденный русской женщиной, стало быть, по всем документам – русский, в военное училище поступить могу только с Высочайшего разрешения, так как отец у меня – еврей».

А для Высочайшего разрешения несовершеннолетнему юноше требовалось еще и согласие родителей, а согласия – они не дали.

Так будущий писатель узнал, что на самом деле, он – еврей.

Ну, ладно, он с этим смирился. Живет себе дальше евреем, в стране и в его жизни много чего происходит, и в 1920 году он решил жениться. Его любимая девушка, маленькая актриса крошечного ростовского театра Гаянэ Халаджиева, вроде бы, как все актрисы, девушка во многих отношениях продвинутая и смелая, как на грех, оказалась из семьи консервативных христиан-армян какого-то особо строгого, грегорианского розлива. Не обращая внимания на кое-какие изменения, зачем-то происшедшие в жизни Российской Империи после 1917 года, новые родственники заявили, что не допустят брака армянки с евреем по религиозным соображениям. И не принять во внимание эти соображения Гаянэ, к удивлению Шварца, не могла. Чтобы спасти молодую семью, Гаянэ предложила любимому записаться в своем паспорте как армянин.

Шварц задумался.

Перед этим он год добивался согласия Гаянэ. Дело шло туго. И вот однажды, холодным ноябрьским вечером шли они с Гаянэ после репетиции по берегу тихого Дона. Шварц все бубнил, что, дескать, готов ради красавицы на все. Практически на все. И убить себя могу, и банк ограбить, и поэму написать, – в общем на все!

– Ну уж прямо на все? – не поверила красавица и посмотрела на черную ледяную воду. – А слабо, если я скажу, чтобы ты прыгнул в Дон – прыгнуть?

Женя, счастливый, что от него не потребовали чего-то большего, в тот же миг, пока Гаянэ не передумала, ринулся в воду, в чем был. А был он в тот исторический момент в роскошном дорогом папином пальто, в шляпе своего лучшего друга и калошах дедушки по отцу.

Только после этого подвига Шварц, на свою голову, добился согласия на женитьбу.

«Увы, – вспоминал потом Евгений Львович, – наш брак оказался неудачен, потому, наверное, что совершился не на небесах, а в воде ледяного Дона».

Но это – «историческое уточнение». А в тот день Шварц был счастлив: он не утонул, девушка будет его женой, новое условие, выдвинутое старыми родственниками невесты, показалось легким развлечением, и Женя хладнокровно согласился.

Он всегда считал себя русским писателем, выше этой национальности ничего не знал, ему было решительно все равно, что там написано в паспорте.

И до 1928 года при всяком удобном случае дружеского подпития Евгений Львович с гордым видом «из широких штанин» вынимал паспорт и всем предлагал:

«Читайте! Завидуйте! Я, сын еврея и русской, тем не менее – армянин Советского Союза!»

А в 1928 году первая семейная лодка Шварца разбилась о быт, а также о разность характеров. Чехов, любимый писатель Шварца, сказал о подобных вариантах семейной жизни:

«Двое встретились,
полюбили друг друга,
поженились
и были несчастливы».

Так что, когда в стране приняли решение выдать своим гражданам новые паспорта, Евгений Львович понял, что наступило самое подходящее время в графе «национальность» восстановить историческую справедливость, и на вопрос, кто, дескать, вы такой, ответил, что он – «иудей». А девушка-паспортистка услышала другое, и вскоре Шварц обнаружил, что если верить паспорту, он по национальности – «индей».

Ну, как было после этого не стать сказочником?!

Ближайший друг поэт Николай Олейников оценил эту ситуацию в таких стихах:

Я красив, я брезглив, я нахален
Много есть во мне разных идей.
Не имею я в мыслях подпалин,
Как имеет их этот «индей».

Но это все впереди, а пока вернемся на мгновение в Казань.

Потому что именно в Казани, чтобы жениться на чистокровной русской дворянке, госпоже Шелковой, неистовый и грозный Лев Борисович, преодолев сопротивление темной, ортодоксальной екатеринодарской родни, отрекся от иудаизма и крестился. Правда, и в качестве православного, по заведенной в те годы моде, верил со всей силой своего еврейского темперамента только в нового бога – Карла Маркса.

«В красном углу родительской комнаты висел литографский портрет грозного бородатого человека.

– Кто это? – спросил я отца.

– Святой Карл – ответил отец». (Е. Шварц. Дневники.)