Тень горы

Мудрецы опять стали совещаться, и Идрис, воспользовавшись паузой, заказал новый кальян и стал с удовлетворенным видом раскуривать его для мудрецов.

– Если доброе сердце, то и вера истинна? – предположил Винсон.

– Ты попал в точку, – ответила Карла.

Рэнделл продолжал конспектировать сказанное. Анкит время от времени помогал ему, подсказывая то, что запомнил.

– Как вам все это нравится, парни? – спросил я их.

– Словно прыгаешь с парашютом вверх, а не вниз, – ответил Рэнделл.

– Нам в партии этот ваш учитель пригодился бы, – сказал Анкит мечтательно.

– Составляется какая-то партия? По какому поводу? – оживился Дидье.

– Я имею в виду коммунистическую партию, – сухо прошептал Анкит в ответ. – Но вечером, мистер Дидье, мы организуем какую-нибудь партию у костра, если захотите.

– Отлично! – обрадовался Дидье. – О боже, святые люди опять взялись за свое.

– Должен признаться, о великий мудрец, – скромно произнес Себе-на-уме, – что я заблудился в чаще идей, порожденных твоим богатым воображением.

– Я тоже отстал по пути, учитель Идрис, – присоединился к нему Скептик, – потому что ты говоришь о духовном на языке, который отличается от обычного духовного языка.

– Все является духовным языком, достойный мыслитель, – ответил Идрис. – Просто связь между людьми может устанавливаться в разных диапазонах частот. Наш диспут происходит в одном из возможных диапазонов.

– Но разве могут существовать разные духовные языки?

– Если существует Бог и существует духовный язык для связи с Богом, то он, естественно, всегда один и тот же, только выражается по-разному.

– Даже негативно? – встрепенулся Ворчун.

– Может быть, лучше придерживаться более возвышенного духовного языка, как мы делали до сих пор, а не переходить на более низкий уровень? – вздохнул Идрис.

– Значит, ты не можешь привести примеров более низких духовных языков? – спросил Честолюбец.

– Многое в мире служит примером, – хмуро ответил Идрис.

– Тогда ты должен без труда назвать духовные языки, отличающиеся от нашего, – сказал Честолюбец.

Идрис вздохнул с терпеливым снисхождением к запальчивости более молодого коллеги.

– Ну хорошо, – согласился он. – Давайте обратимся ненадолго к низменным вещам.

Глотнув лаймового сока, он начал печальным тоном:

– Эксплуатация – язык погони за прибылью.

Ученики, для которых эта онтологическая поэзия с ритмичным перечислением была не внове, кивали в такт каждой фразе.

– Угнетение – язык тирании, – сказал Идрис.

Ученики начали бормотать фразы вслед за ним.

– Лицемерие – язык жадности, – продолжал Идрис. – Жестокость – язык силы, а фанатизм – язык страха.

Идрис остановился, чтобы перевести дыхание, и я спросил Рэнделла:

– Ты записываешь?

– Да-да.

– Насилие – язык ненависти, – произнес Идрис. – Заносчивость – язык тщеславия.

– Идрис! – воскликнули несколько учеников.

– Стойте! – отозвался Идрис, протянув руки, чтобы остановить их вмешательство. – Дорогие ученики и гости, я поощрял ваши свободные высказывания во время наших предыдущих дискуссий, но сегодня мы собрались, чтобы добиться понимания. Поэтому, пожалуйста, не выкрикивайте ничего в присутствии этих знаменитых мудрецов.

– Как скажете, учитель-джи! – неожиданно воскликнул Анкит решительным тоном и, поднявшись, приложил палец к губам, призывая всех к спокойствию.

Все успокоились.

– Вы не против, о мудрецы, если я перейду к более возвышенному духовному языку? – спросил Идрис.

– Нет, конечно, – отозвался Себе-на-уме.

– А какие будут примеры, учитель-джи? – спросил Скептик.

– Я предлагаю вам дать мне примеры, мудрецы, и я буду счастлив увидеть в полете прекрасных птиц, порожденных вашим разумом.

– Еще один трюк! – вмешался Честолюбец. – Ты ведь приготовил все ответы заранее, разве не так?

– Конечно, – довольно усмехнулся Идрис. – И вызубрил их. А вы разве нет?

– Я опять напоминаю тебе, учитель-джи, что сегодня мы задаем вопросы, а ты отвечаешь, – ушел от ответа Честолюбец.

– Ну ладно. – Идрис выпрямился. – Вы готовы выслушать мои ответы?

– Мы готовы, о мудрец, – ответил Себе-на-уме.

– Эмоция – язык музыки, а чувственность – язык танца.

Он помолчал, ожидая, не последует ли комментариев, затем продолжил:

– Птицы – язык неба, деревья – язык земли.

Он опять помолчал, словно прислушиваясь к чему-то.

– Мне кажется, что я умерла и попала в рай для умников, – прошептала Карла.

– Щедрость – язык любви, смирение – язык чести, преданность – язык веры.

Многие ученики Идриса видели его в трудном положении и раньше. Любя его, они невольно поддерживали его во всем, не столько желая, чтобы он победил, сколько того, чтобы он докопался до истины, а кто именно ее произнесет – не важно.

– Правда – язык доверия, – говорил Идрис, – ирония – язык совпадения.

Ученики, не смея вмешиваться, только раскачивались в такт фразам.

– Юмор – язык свободы, самопожертвование – язык покаяния.

Идрис мог бы так продолжать еще долго, но остановился, не желая тешить своего тщеславия. Чуть покраснев, он посмотрел на учеников, улыбнулся и вернулся к исходной точке: