Палата была достаточно большая, но других пациентов здесь не лежало — возможно, потому что мало кого и очень редко избивали до такого предсмертного состояния, что даже М-регенератора было недостаточно, и приходилось прибегать к помощи высших специалистов-профессионалов по лечению и экстренному спасению. Здесь было чисто, пахло приятным ароматом мяты, и едва уловимое веяние морского берега проносилось через всю комнату. Исаак ощутил острое желание встать, одеться, ускользнуть из лазарета на Тихое море, наконец сесть на свою излюбленную лавочку и по-настоящему отдохнуть от всего мира, избавиться полностью от тех негативных эмоций и впечатлений, которые он получил за прошедший октябрь, и, возможно, забыть то, что хотел забыть? Нет, для начала нужно было разобраться со своими мыслями, да и в заключительной части осени бежать на ветряный берег моря в больничной пижаме было, мягко скажем, не очень блестящей идеей.
«Прошла уже неделя, как я здесь, - прикрыл глаза Исаак и откинулся на мягкие, как руки его матери в далеком детстве, светло-голубые подушки. - Недолго мне еще находиться в этой обители спокойствия и умиротворения. Недолго мне еще пребывать в бездействии и безопасности. Недолго еще осталось до конца».
Когда Исаак проснулся в первый раз в палате, он испугался, так как подумал, что попал в ту черную комнату, куда его изначально везли по ужасным коридорам лазарета. Однако, это была всего лишь заживляющая М-повязка на глаза для более быстрого восстановления отеков и синяков после драки. Все тело Исаака шипело жгучей и щиплющей болью: судя по всему, после операции его обильно обработали различными мазями и бальзамами.
Не успел Исаак как следует закричать, что у него навряд ли бы получилось, так как он начал задыхаться от паники и отсутствия света, повязку тут же сняли нежные, тонкие руки, и спокойный ласковый голос медсестры Миры произнес:
- Все в порядке. Не переживай. Свет никуда от тебя не уйдет.
Мира была низкой, худой женщиной возрастом между сорока пяти и пятидесяти с уже седыми короткими волосами. У нее были карие, глубоко посаженные глаза, которые, тем не менее лучились такой добротой и заботой, что поневоле начинаешь забывать про их цвет, обращая внимание на совсем другое. Узкие продолговатые скулы вкупе с бледной кожей, изредка покрытой в области под глазами россыпью маленьких светло-желтых веснушек, придавали медсестре Мире немного болезненный вид. Однако ее постоянная, чуть заметная умиротворяющая улыбка на губах быстро успокаивала, как бы говоря, что беспокоиться не о чем, и сейчас тебя быстро и качественно вылечат, чтобы ты смог дальше совершать свои великие дела, будучи полностью здоровым.
- У тебя очень серьезные ушибы и травмы, — сказала, вздохнув медсестра Мира, аккуратно обследовав Исаака. - Хоть сейчас твоей жизни ничего не угрожает, спасибо нашим чудесным врачам, вытащившим тебя с того света, но на полное физическое, и самое главное — на душевное восстановление понадобится не менее недели. Но ничего, — добрая улыбка снова замелькала на уставшем лице. - Сейчас я принесу тебе поесть, и скоро почувствуешь себя новым человеком.
Так начались дни восстановления. У Исаака настолько сильно болел левый бок, что первые несколько дней он не мог нормально лежать — видимо, основные удары приходили именно в эту часть тела. Правое предплечье кололо непонятной спонтанной болью, как будто невидимый мучитель по своему желанию подбегал, наотмашь долбил своим стальным молотком в несколько точек и убегал, заставляя жертву дергаться от внезапных ударов, хмуриться и потирать эти места, чтобы хоть как-то облегчить себе страдания. Синяки, отеки и фонари на лице довольно быстро ушли, и Исаак уже на следующий день удовлетворенно разглядывал в маленькое зеркальце Миры свое целое, но ужасно осунувшееся и бледное, как тень, лицо.
- Это все отсутствие витаминов и солнечного света, - назидательно сказала Мира, наблюдая, как Исаак ощупывает свою побелевшую кожу. - В течение нескольких дней мы исправим это недоразумение.
- Прекрасно, я уже практически похож на мертвеца, - тихо пробормотал Исаак, осторожно ложась на правый здоровый бок, когда медсестра ушла.
Тем не менее, Мира не бросала слов на ветер. На следующее утро она, как могла, открыла занавески у нескольких окон, смотрящих на койку Исаака, перевезла его чуть поближе к бездельничающему солнцу, чтобы свет падал на его лицо, и принесла большую тарелку с россыпью фруктов, едва умещающимися на ней. Здесь были и разрезанные на дольки красно-желтые спелые яблоки, и очищенные кружки бананов, и мандарины, освободившиеся от своей защитной кожуры — в целом, серьезный отряд из фруктов.
- Чтобы к вечеру, когда я принесу ужин, тарелка была пустой, - строго произнесла Мира, и глаза ее заблестели опасным огоньком.