Тень ищет своё место

Белянка — не прошмыга, которая из любопытства лезет всюду, и даже заклятья ей нипочём. Белянке для счастья хватило бы почек и шишек, которых тут, правда, хоть заешься! Это Вильяра нарочно её подманивает, по слову Латиры: «увидеть себя со стороны». Неожиданно трудно быть белянкой со всеми её повадками, нуждами, страхами — и в то же время удерживать цель как бы беспорядочных шныряний от куста к кусту, настойчиво и терпеливо подводя своего соглядатая ко входу в иглу.

Свет огня пугает белянку, а запахи съестного манят. Замереть столбиком, принюхаться, прислушиваться, подбежать чуть ближе. В логове никто не шумит, и она, наконец, решается. Проворные лапки ступают по утоптанному снегу тихо-тихо. Нора у двуногих широкая. Нырнуть в неё, пробежать вперёд: с готовностью в любой миг развернуться и дать дёру. Выскочить из углубления лаза на ровное место — та же тишина, ровное дыхание троих. Лежат, спят, не шевелятся. Жарко в берлоге, будто летом. И наивкуснейшая еда, орешки, рассыпаны прямо на полу! Странно даже… Поскорее набить защёчные мешки и удрать…

Белянка потянулась к первому ореху — что-то рухнуло ей на загривок, вцепилось в шкуру, вздёрнуло вверх с громовым рыком:

— А вот и суп к нам пришёл!

Она истошно завизжала, извиваясь на весу, брыкаясь всеми лапами, щёлкая острыми зубами, но так и не дотянулась до ухватившей за шкирку руки. Двуногий поднял её повыше, встряхнул:

— Эй, малая, где ты видала таких буйных белянок? Можно подумать, она бешеная, в суп не годится.

Вильяра подскочила, просыпаясь. Сердце стучало под горлом, будто саму её сцапали и собрались совать в суп. Колдунья злобно уставилась на Латиру, который держал на весу и разглядывал её незадачливого четвероногого соглядатая. С пробуждением Вильяры связь разорвалась, и теперь белянка вяло обвисла, прикинулась дохлой, как все они, пойманные.

Латира встряхнул свою добычу ещё раз:

— Жирненькая. Камень отпугивает хищников, вот и отъелась тут в безопасности. Хороший суп будет. Лучше, чем из мороженой рогачины.

— Латира, пусти! — голос колдуньи сорвался на рычание.

Зловредный старик нарочито медленно потянулся второй рукой — будто свернуть добыче шею. Вильяра глубоко вдохнула и выдохнула, с трудом избавляясь от наваждения. Спросила, уже спокойнее.

— Старый, ты в самом деле собираешься лить кровь у Камня? Тут даже двадцати шагов нет. Нехорошо.

— Правда твоя, малая, нехорошо. Да и неохота по темноте возиться, разделывать. Захотим, утром ещё наловим, — Латира развернул пленницу мордочкой к выходу, опустил в лаз и слегка подпихнул сзади, чтобы отмерла. Кинулась прочь, только снежной пылью из-под коготков плеснуло.

— А знаешь, старый… Нарит… Учитель велел бы мне отнести её подальше от Камня, убить и съесть сырьём. Чтобы я ни на миг не равняла себя с дичиной. И не жалела существо, с которым была связана.

Латира вздохнул, улыбнулся:

— Со связью ты, о мудрая, в самом деле переборщила. Вот смотри: Иули твой лежит. Вы срослись с ним гораздо прочее и глубже, чем ты с этой белянкой. Она-то убежала и всё забыла, и ты её в другой раз не узнаешь. А твоему близнецу по духу сейчас очень больно. Однако ты, не раздумывая, загораживаешься от его боли. Не пускаешь её в себя. Знаешь всё, что нужно знать о самочувствии того, кого лечишь. Но не страдаешь вместе с ним, и это правильно! Твоя мама, знахарка, умела и тебя научила.

— Да, иначе б мы не выжили, — скрипнула зубами Вильяра. Охватила себя за плечи, помолчала, прикрыв глаза. Имела в виду поветрие в доме у Синего фиорда и себя с матерью. Но про Снежные Норы так сказать — тоже правда будет. Не спасла бы она Нимрина, кабы не суровая материна наука. И сама… Кто знает…

— Прости, малая, что разбередил дурную память.

— Да что уж теперь, всё прошло… Хочешь сказать, я умею то, что нужно, только в ход пустить не догадалась? Мне в этой белянке было так забавно и любопытно, так легко… Пока ты не сцапал! Тут уж я не успела загородиться от её испуга. Но со мною бы ничего страшного не случилось бы, даже если б ты её придавил. Поганый сон, и только… Хуже, ум в какой-то миг стал совсем беляночий. Орехи на полу — это ж такая явная приманка! А я не сообразила сразу, не увела соглядатая прочь. Так торопилась скорее набить защёчные мешки, — Вильяра хлопнула себя по щекам и вдруг расхохоталась, до слёз.

Латира смеялся вместе с ней. И даже Нимрин улыбнулся, на их веселье глядючи. А потом вдруг спросил, безмолвной речью: «Вильяра, скажи, а почему нельзя лить кровь у Камня?»

Вот уж озадачил! Закон так крепко засел в уме, с первых детских шагов за порог дома, что любознательная Вильяра всего лишь уточняла у своего учителя края дозволенного. Первый раз, когда он пролил её девичью кровь даже не у Камня — внутри круга. Поганое воспоминание потянуло за собой другую муть. Колдунья раздражённо фыркнула:

— Потому что нельзя! Нимрин, ты у нас разучился говорить вслух?

«Не разучился. Не хочу сбивать дыхание. А всё-таки, что будет, если? Я же не просто так спрашиваю. Я кашляю. Из меня выходит изменённая кровь. Если тут нельзя…»