Тень Каравеллы

— Сама придумала, пусть сама и отпирает, — предложил Генка, потому что почувствовал: особого уважения к тетке у Владика нет.

— А она уехала, — сказал Владик. — На целых две недели. Мы здесь пока вдвоем… Ну пошли.

Он зашагал впереди по доскам неширокого тротуарчика. Доски пружинили, и Генке казалось, что они вот-вот подкинут Владика вверх на целый метр — таким он выглядел легким.

— Бумага помятая немного, — заговорил Генка. — Намочить придется, чтобы расправить.

Владик замедлил шаги.

— Намочить? Слушай, а я про это ничего не знаю. Разве она не порвется?

— Не порвется. Еще лучше потом натянется, когда высохнет. Ну, я покажу.

— Покажешь, правда? — быстро спросил Владик. — Ты не торопишься?

— Куда мне торопиться? — сказал Генка с чуть заметной досадой. — А я… не рано пришел?

— Ну что ты! Мы знаешь как рано встаем. Папе к восьми на работу.

Владик безошибочно вел Генку через длинный двор, мимо помидорных и морковных грядок, мимо парников, к небольшому кособокому сараю. А когда подошли, точным ударом ноги толкнул дверь.

— Подождешь минутку? Я тут винт ищу для наушника… Ты садись.

Полутьма сарайчика пахла сухими стружками и была прорезана солнечными щелями. Генка сел у стены на чурбак. По углам громоздились сломанные стулья, дырявые чемоданы и другая рухлядь, которую почему-то часто жалеют и не решаются сжечь. А у двери на толстой березовой чурке поблескивали слесарные тиски. Они были новые — видно, поставили их здесь недавно.

Владик сел на корточки перед большой картонной коробкой. Солнце из щелей сразу опоясало его тремя желтыми шнурами. В коробке что-то звенело: Владик на ощупь отыскивал винт.

Генка привстал.

— Какой винт? Давай помогу.

— Я сам… Ты тут и не разберешься в моем хозяйстве. Я быстро.

И правда, он быстро нащупал среди мотков проволоки, гвоздей и гаек маленький шуруп. Из этой же коробки вытащил он и наушники на металлической дужке. Один наушник едва держался, и Владик стал его привинчивать. Шуруп входил в гнездо туго. Ногти у Владика побелели от напряжения. Он закусил губу и низко наклонил голову, будто хотел разглядеть упрямый винт.

Генка стоял рядом и мучился. Ему ничего не стоило закрепить наушник, но сказать об этом он боялся. Он знал уже, что Владик коротко ответит: «Я сам».

— Зачем они тебе, наушники эти? — безразличным голосом спросил Генка.

— Радио… слушать, — сказал Владик сквозь зубы, докручивая винт. Наконец закрутил, выпрямился и улыбнулся. — Знаешь, как с ними удобно! Включишь — и сразу знаешь, где что делается. Про весь мир. Они мне вместо газеты. И вместо книжек…

Генка почувствовал, что лицо его начинает гореть. Ладно, что хоть Владик не видит.

«Болтун несчастный!» — сказал себе Генка. И решил, что теперь ни одним вопросом, ни единым словечком не напомнит Владику о его слепоте.

— Я думал, что динамик лучше, — объяснил он. — Хочешь, я Шурке Черемховскому скажу? Он сразу сделает репродуктор, какой хочешь.

Владик поднял коробку, утащил ее в угол и ответил оттуда:

— А у нас приемник есть. Знаешь какой? «Восток-пятьдесят семь». Это как раз для него наушники. Они же лучше, чем громкий голос. Громкость папе мешает. Он вечерами сидит, сидит, занимается, чертит. А наушники ему не мешают.

— Он и днем и вечером работает?

— И ночью иногда, — вздохнул Владик. — Понимаешь, он такой инженер. По оборудованию. На судостроительном новый цех пускать должны, вот он там и хозяйничает. И ругается. Что-то не так построили. Станки не размещаются. Надо что-то пересчитывать там, он объяснял, да я не понял. Ну, вот и сидит считает. Чертит.

Генка молчал. Когда заходит речь об отцах, каждый вспоминает своего.

Генкин отец никогда не работал дома. Ни по вечерам, ни днем. Ему нечего было делать в этом городе. Он уезжал работать в тайгу, где строили деревообделочные и бумажные комбинаты, и дома бывал не часто, наездами. В первые дни после приезда был он каким-то не похожим на себя: торопливый, возбужденный. Ходил в кино по три раза в день и требовал, чтобы Генка с мамой ходили с ним тоже. Это были самые хорошие дни. Отец навещал знакомых, звал к себе друзей, и комнаты наполнялись густым гулом веселых мужских голосов.

Через несколько дней отец успокаивался. С утра до вечера лежал на узком скрипучем диване и читал Генкины книжки про шпионов и моряков.

Генка приходил из школы, по давней привычке толкал под диван измочаленный портфель, потом садился в ногах у отца.

— Папа… — говорил Генка.

— Угу, — отвечал из-за книжки отец.

— Ты опять скоро уедешь, да?

— Видно будет, — говорил отец. Мусолил палец и переворачивал страницу.

— Не слюни пальцы! — пугался Генка. — Книжка же новая, мне ее Володька Савин дал на три дня, как только купил. Даже сам не читал.

— Ладно, не буду…

Генка вздыхал и спрашивал:

— Папа, ты в отпуску или в командировке?

— В отпуску.

— Ты ведь уже был в отпуску.

Теперь вздыхал отец. Он опускал книгу на грудь, несколько секунд молча смотрел на Генку и, наконец, четкими, раздельными словами давал объяснение:

— Я разбил месячный отпуск на три части. И еще взял неделю без сохранения содержания. То есть без денег. Ясно?