Тень Каравеллы

С тех пор перед каждой грозой Генку начинал давить страх. Такой же темный, тяжелый и неотвратимый, как сама грозовая туча. Когда Генка был еще маленький, страх перед молнией загонял его на диван, заставлял прятаться с головой под папиным пальто и лежать почти без дыхания, пока не утихнут самые дальние раскаты. Потом Генка вырос и прятаться перестал. Больше молний он боялся теперь, что кто-нибудь узнает о его страхе. И когда подходила гроза, Генка садился на подоконник, небрежно листал книжку и старался презрительно улыбаться при каждом громовом ударе. Но внутри у него все леденело. А если дома никого не было, он прочно закрывал все окна и форточки, проверял вьюшки, захлопывал дверь: перед собой хвастаться было глупо.

Хуже всего Генка чувствовал себя, когда оказывался в грозу на улице. Ему казалось, что он открыт всем молниям, что он, как железный шпиль, притягивает их к себе и вот-вот раздастся трескучий страшный удар. Это был страх беспомощности. Гроза могла делать все что угодно, а Генка был беззащитен. Ведь тучу не заставишь повернуть назад, не разгонишь выстрелом из катапульты…

Генка стоял у закрытого окна и смотрел, как приближается гроза. Это была не та гроза, которая полдня собирает над городом кучевые облака, громоздит их в тучу, медленно гасит солнце, а потом уже под вспышки и грохот опрокидывает на крыши ливень. Она пришла издалека и неудержимо надвигалась на город, глотая последние обрывки рассеянных солнечных облаков. Черно-синяя, плотная, зловещая.

Тусклая неторопливая молния загорелась внутри тучи и осветила дымные провалы. Грома не было. И это молчаливое движение грозы было еще страшнее.

Туча подошла совсем близко. Теперь уже без молний Генка видел темные клубы, рваные клочья и завихрения. А впереди, как первая штормовая волна, катилось длинное серое облако, похожее на клубящийся след громадного паровоза. Оно именно катилось — двигалось, вращаясь. При вращении верхняя часть этой облачной цепи устремлялась вперед и вниз, как падающий гребень морского вала.

«Грозовой фронт», — подумал Генка, хотя совсем не знал, что называется грозовым фронтом.

Крутящееся облако почти подошло к зениту. Оно было светлее тучи, которая затемнила теперь полнеба.

«Может быть, есть за ней просвет?» — со слабой надеждой подумал Генка. На юго-западе, где белела над крышами старая колокольня, и на западе, над тополями улицы Чайковского, просвета не было. Генка отодвинулся к самому краю окна и прижался щекой к стеклу, чтобы разглядеть сквозь листья северо-западный край неба.

Он и там не заметил просвета.

Но среди замерших веток сирени, на темно-синем фоне грозы увидел Генка белый квадратик змея.

Это было непонятно и страшно. Владька сошел с ума! Или он не чувствует грозу? Но этого не может быть: он-то как раз лучше всех чувствует, что делается в небе.

— Дур-рак! — с отчаянием сказал Генка.

Снова сгорела в туче молния, более быстрая и яркая, и через несколько секунд откликнулся гром — короткие, как выстрелы, нераскатистые удары. Генка вздрогнул и сильнее прижался щекой к стеклу. Здесь, в палисаднике, не шевелился ни один листик, а там, вверху, бесновались грозовые потоки, и даже отсюда было видно, как вздрагивает «Фрегат».

Генка смотрел, каждую секунду надеясь, что белый квадратик вот сейчас качнется вниз и станет опускаться за тополя.

Ведь пора. Давно пора!

Крутящееся облако уже перешло зенит. Дрогнули ветки, и осторожный шорох прошел по листьям. Потом ударил короткий ветер, и, как первые разведчики грозы, прогарцевали по дороге вихревые столбики пыли. Три электрические вспышки брызнули светом совсем близко, и гром слился в один раскат.

— Уходи… Уходи, ну уходи же! — шептал Генка Владьке и «Фрегату».

И вдруг понял. Понял сразу и отчетливо: Владик не уйдет.

Он не уйдет, он нарочно дождался грозы и стоит сейчас к ней лицом, лицом к ветру, связанный со змеем чуткой живой ниткой. Он связан с ним воедино и чувствует всю стремительность грозовых течений, и, наверно, кажется ему, что сам он там, в бешеном небе.

Конечно, так и есть. Ведь это же Владька! Он отчаянный, и он никогда не видел, как взрываются шаровые молнии! Теперь Генка понимал. Он даже ясно представил, как Владик, вытянувшись в струнку навстречу ветру, стоит на гребне крыши, маленький, бесстрашный. И беззащитный… Открытый всем молниям. Рядом с железным стержнем флюгера.

Генке показалось, что в груди у него стало пусто. Сердце съежилось в крошечный комок, толкнулось несколько раз и затерялось в этой тошнотворной пустоте.

А белый змей, вздрагивая, стоял в темном небосводе.

Снова сверкнуло и почти сразу же грохнуло.

Генка рывками начал расстегивать пуговицы. Он сбросил рубашку, брюки и остался в майке, трусах и прорезиненных тапочках-спортсменках. Генка знал, что сейчас ударит ливень и в промокшей одежде бежать будет трудно.

А может быть, не надо бежать? В последний раз Генка с надеждой глянул на «Фрегат»: может быть, белый квадратик уже скользит вниз? Он не скользил. Генка поежился, сцепил зубы и рванул оконную задвижку, как затвор винтовки.