Тень Хранителя

Стоув стояла за занавесом большой трибуны, воздвигнутой в южной части площади. На ярко освещенном помосте высились четыре черные виселицы, окруженные отрядом до зубов вооруженных клириков, — Керин играл мускулами, демонстрируя силу.

— Сколько здесь собралось народа? — спросил Дарий скучающим тоном.

Владыка Внушения был явно доволен.

— Около пятидесяти тысяч. Громкоговорители, расставленные по всему городу, донесут все происходящее до каждого гражданина, для которого голос Нашей Стоув станет благословением.

Злобные крики толпы возвестили о прибытии четверых узников. Со всех сторон окруженных клириками гюнтеров встречали улюлюканьем и насмешками, которые быстро переросли в лихорадочный вой. Все они были в очках, как и говорил Виллум. Один гюнтер оказался девушкой, совсем молоденькой, ненамного старше Стоув. Девушка старалась держаться спокойно, но было заметно, что она непроизвольно вздрагивает от приступов страха, ранивших ее как лезвия ножей.

Гюнтеров, руки которых были связаны за спиной, грубо втолкнули на помост. Стоув видела сквозь щель неплотно задернутого занавеса, как узников поставили на крышки люков, в которые они должны были упасть при повешении. Когда на шею им накинули петли, они не задрожали от страха, не стали молить о пощаде — они сосредоточились на внутренней поверхности линз своих очков, пытаясь не обращать внимания на то, что их окружало.

Владыка Керин вышел из-за занавеса на трибуну, чтобы объявить собравшимся о ее присутствии.

— Наша Стоув! — сказал он и указал рукой в ее направлении.

Виллум дал знак Керину подождать, пока он расправит на шее девочки воротник защитного платья.

— Слушай, — шепнул он ей.

— Да, мой наставник.

Занавес широко распахнулся, и все собравшиеся увидели величаво спускавшуюся по ступеням Стоув. Когда она встала на площадку трибуны, оборудованной усилителями, десятки тысяч зрителей повскакали с мест, чтобы ее приветствовать: «Наша Стоув! Наша Стоув!!!»

Девочка стояла перед ними в молчании. Как посоветовал ей Виллум, она прислушивалась к доносившимся из толпы выкрикам:

— Чудовища!

— Мерзавцы!

— Выпотрошить их!

— Пустить им кровь!

Слышались призывы и похуже. Много хуже. Эти люди были настолько жестоки, они настолько обезумели от ненависти, что девочка засомневалась в успехе разработанного Виллумом плана. Но стоило ей взмахнуть рукой, как вопли смолкли.

— Перед вами стоят преступники. — Стоув простерла руку, указывая на четверых скованных гюнтеров, находившихся позади нее. — Но в чем суть их преступления? Они меня не похищали, как считали жители Мегаполиса. Никто не может это сделать. Я хожу везде, где мне заблагорассудится, я всегда там, где лучше могу служить своему народу. Вам! Нет — они не пошли на преступление, задуманное против меня, но они заслуживают того, чтобы к ним относились как к преступникам. Сейчас я скажу вам почему. Взгляните на них — разве они такие, как мы? Может ли хоть один из вас назвать гюнтера своим другом? Или хотя бы соседом? Разве ходят они по тем улицам, по которым ходим мы с вами? Разве ходят они за покупками в те же магазины, что и мы? Работают ли они там же, где работаем мы? Нет. Они держатся особняком. Они считают, что участвовать в жизни Мегаполиса выше их достоинства. Но разве на деле это так?

— Нет! Нет! Нет! — неистово заорала толпа.

— Нет! — произнесла Стоув. На этот раз голос ее звучал чуть громче шепота. — Смерть — это конец. Он наступит быстро. Он не позволит им раскрыть глаза на наше сострадание, нашу любовь. — Теперь голос ее звучал громче, давая собравшимся понять, что она не потерпит никаких возражений. — Да! Я люблю их. Так же, как люблю всех моих сограждан. Как я люблю вас всех!

— Наша Стоув! Наша Стоув!! Наша Стоув!!!

Девочка позволила собравшимся несколько мгновений наслаждаться теплом своей безграничной любви. Потом, повернувшись к клирикам, отдала приказ:

— Снимите с них очки! Пусть они ослепнут! — Ей, должно быть, доставило удовольствие молчаливое оцепенение толпы.

— Нет! Не надо! Пожалуйста! — панически взмолились гюнтеры. Несмотря на то что руки их были связаны, они отчаянно мотали головами, стараясь помешать охранникам, но тщетно.

Стоув театральным жестом указала на пол, и четыре пары очков положили к ее ногам.

— Может быть, гюнтеры слишком возгордились?! Если они не хотят жить с нами в Мегаполисе — быть посему! — Стоув наступила на очки и раздавила их. — Пусть они узнают, что значит жить без нашего сострадания и любви. Они будут изгнаны и оставлены в одиночестве слепыми скитаться по Пустоши.

Ей показалось, что все собравшиеся на огромной площади одновременно так глубоко вдохнули, что вокруг не осталось воздуха. Она приговорила преступников к страшной каре, которая была хуже смерти. Толпа взорвалась неистовым безумием, но, перекрывая ее оглушительный рев, Стоув произнесла: