И пять монет серебряным дождём упали на грудь жертвы. А освободившаяся ладонь судорожно сжала большой крест на груди убийцы, цепь которого заиграла в лучах лунного света мертвенным блеском. Зловещий незнакомец, перекрестившись ещё раз, аккуратно взял на руки спящего мальчика и покинул поляну у священного дуба.
Ещё один, возможно последний, предрассветный лунный луч посеребрил хохолок перьев на макушке старого филина, хранителя древнего дуба. Он видел и слышал всё. Птица осуждающе гукнула вслед уходящему призраку смерти. Пятый раз филин встретил приход человека в чёрном, несущего смерть, и теперь, безусловно, узнал его. Но… кому и что пернатый сможет поведать? Филин и сам понимал это, потому в очередной раз, негодующе покачав головой, закрыл усталые глаза и погрузился в тревожный сон.
Глава 3
Большой деревянный крест венчал купол церкви, величаво простираясь над городскими улочками, над всей мирской суетой, и виден он был издалека, потому вся округа до самого моря знала — здесь находится дом христианского Бога.
Три мужские фигуры, по виду одинакового роста, две облачённые в черные сутаны, поверх которых серебрились нагрудные кресты, а третья — в объёмистую чёрную монашескую рясу, подпоясанную простой верёвкой, появились из боковой пристройки храма и неспешно направились к широким дверям нидаросского храма Христа Спасителя.
Впереди шествовал епископ Нидаросский, по имени Николас и прозвищу Ронский. Во всей его телесной стати, собранности, уверенности в себе и непоколебимой решительности, угадывался воин, воинствующий защитник креста и ярый проповедник. Даже утренний холодок не разгладил жесткие черты лица священника, а сжатые губы, мощный подбородок и острый, проницательный взгляд серых глаз выдавали в нём человека недюжинной воли и властности.
Пять десятков лет жизни осталось за его плечами, и три из них он обретался в лоне христовой церкви Норвегии. Когда-то он был епископом Валансского графства на юге Франкии, что располагалось на левом берегу Роны. В то время епископы Валанса сами управляли городом, совмещая в себе светскую и духовную власть. Но пришли норманны, и начались бесконечные войны: графство потонуло в грабежах, убийствах, безграничном насилии, чинимом безбожными пришельцами. Горели опустевшие церкви и монастыри, а служители их подвергались изуверским пыткам и жестокой, унизительной казни. Люди теряли веру в себя, в существование правителя, способного защитить свой народ, в бога, так и не вступившегося за них.
Вскоре пришёл черёд Валанса — море морских разбойников затопило всю долину перед его стенами. И тогда Николас, открыв городские ворота, вышел на встречу смерти во главе городского ополчения, насчитывавшего более трёх сотен копий. Он сражался рядом со своими воинами и вооружёнными горожанами, был ранен, но даже сквозь кровавый туман, окутавший его душу и разум, звал на бой ради святой мести, ради свободы, ради величия креста.
Только два десятка израненных валансцев смогли пробиться через боевые порядки норманнов. Возвращаться теперь значило бесславно погибнуть — ворота Валанса были закрыты накрепко, а на стены вышли последние защитники, да и норманны могли выслать погоню. Тогда двадцать франков, благословлённые своим епископом, на мечах дали клятву безжалостно искоренять язычество, истреблять захватчиков своей земли. Десяток отправился в Париж просить помощи у короля Франкии, второй, направляемый Николасом — в Руан, к тамошнему герцогу, успешно отражавшему набеги викингов.
До Руана добрался только сам Николас. Потом была служба у герцога Руанского, а в последние годы — при дворе герцога Роллона Нормандского, первого конунга датских викингов, Рольфа Пешехода, накрепко обосновавшегося на севере Франкии и добровольно принявшего христианство.