Тень 'Курска', или Правды не узнает никто

- А почему же не верить фактам? Я хоть и не историк нашего флота, но, как сказал когда-то поэт, "список кораблей прочел до середины" - последние месяцы я только тем занимался, что рылся в морских архивах, выискивая всякие интересные сведения. Статистика, например, показывает, что почти всегда были несчастными корабли, носящие имена адмиралов Нахимова, Корнилова и Истомина, смертью храбрых павших на севастопольских бастионах в самом расцвете своего таланта. Они тонули, горели, сталкивались посреди моря, их, совсем ещё новыми, пускали под автоген... А корабли, названные в честь великого русского полководца Суворова? Броненосец "Князь Суворов" героически сражался до последнего снаряда и погиб в Цусимской битве, так и не спустив своего флага. Затем, уже в 50-80-х годах нашего века, в состав Тихоокеанского флота входил крейсер "Александр Суворов". Когда его приговорили к списанию на металлолом и, продав одной из корейских фирм, погнали на буксире на позорную казнь, "Суворов" оторвался и затонул в океане. Дух великого полководца не покинул свой подопечный корабль, предпочтя смерть в морской пучине бесчестию на берегу!..

- Про этот случай я когда-то слышал, - кивнул Дмитрий. - Хотя и не очень-то в него поверил.

- Но это правда, - развел я руками. - Как и то, что, не совершив ровным счетом ничего заслуживающего воспоминания, уже порезаны на металлолом два из трех десантных кораблей, названных в честь адмиралов-политработников: "Иван Рогов" и "Александр Николаев", а их третий коллега - "Митрофан Москаленко" - ждет такой же участи у одного из причалов Североморска. Кстати, когда я услышал версию о том, что "Курск" был потоплен ракетой, пущенной с "Петра Великого", я этому не очень и удивился. Петр ведь всегда был склонен к непредсказуемым поступкам, необузданным вспышкам гнева и суровым казням, так что несанкционированные испытания новых ракет, проводимые во время учений, это вполне в его духе.

- Да. Только вот "Курск" потопили не с "Петра Великого".

- Я это знаю. Но стрельба экспериментальными ракето-торпедами с него тем не менее велась. И это просто случайность, что он попал одной из них не в тонущий "Курск", а в "Мемфис". Кстати, что там слышно - долго нам ещё её здесь караулить?

- Да кто ж это может знать... Вот уже три недели, как она стоит в одном из английских доков, а это значит, что полученное повреждение потребовало отнюдь не косметического ремонта. Так что трудно даже предположить, на сколько это ещё может растянуться...

Дмитрий ушел, и я опять остался один на один с книгами.

Но читать почему-то расхотелось. Из памяти вдруг выплыла Москва, искусственные прудики на Братиславской улице, тихая Ленкина квартира с широким диваном, её большие грустные глаза, губы... Страстно захотелось домой, увидеть её и родителей, ощутить под ногами твердую почву с хрустящим московским снегом, ощутить над головой высокое небо, а не эти крашеные трубы... Как это возможно, чтобы человек был не волен находиться там, где ему в эту минуту хочется? Зачем мне эта подлодка, что, словно охотник в кустах, засела на выходе из Холи-Лоха? Я хочу в Москву, к Ленке!..

...Но все пока продолжалось по-прежнему. Лодка "сидела" в засаде, прослушивая английский берег, я читал имеющиеся в наличии журналы и книги, а, устав от поглощения информации, шел либо к акустикам, либо на КП к Лячину. Почти каждый день ко мне заходил Колесников, и мы говорили с ним о случившемся на "Курске" и о его погибшем экипаже. Во время одной из таких бесед он вспомнил тот памятный для меня день, когда они с Аряповым сходили на берег и на обратном пути "захватили" меня в плен возле бухты, в которой их ожидала подлодка: