— Боюсь? — Ревик повернулся, уставившись на меня. После краткой паузы он расхохотался, наградив меня изумлённым взглядом. — Боюсь чего? Что ты можешь увидеть что-нибудь в моём прошлом? Я предлагал тебе это, Элисон! Раньше, когда я считал тебя своей женой, я предлагал тебе увидеть всё, что ты захочешь увидеть обо мне или о моём прошлом…
— Это другое, — перебила я. — Я не заинтересована в цензурированной версии твоего прошлого, которую они позволяли тебе помнить. Суть в тех вещах, которые Дренги помогали тебе не видеть. В вещах, с которыми они помогали тебе справиться. В воспоминаниях, от которых они тебя защищали.
Он издал очередной смешок, полный неверия.
— Gaos d’ jurekil’a… ты совсем завралась, — сделав очередную затяжку hiri, он выдохнул дым и покачал головой. — Поверить не могу, что они так быстро превратили тебя в фанатичку. Как они это сделали, Элли? Член Балидора правда настолько хорош? Женщина, на которой я женился, не верила во всё это дерьмо. Боги, Дренги, пророчества… старые религии и их жёсткие, абсолютистские моральные кодексы. Насколько я припоминаю, у тебя не существовало даже однозначного определения правильного и ошибочного. Конечно, тебе была свойственная теологическая умудрённость двенадцатилетки, и ты никогда не знала, что ты, чёрт подери, несёшь. Но я хотя бы уважал, что у тебя есть своя голова на плечах.
Я закусила губу, чувствуя, как к щекам приливает невольный румянец.
— Я уже говорила тебе, Ревик. Дело не в вере во что-либо.
— Вот как? А в чём же тогда дело? Что именно побудило тебя решить использовать мою же брачную связь против меня, мать твою? — в его словах зазвучала злость. — Gaos. И ты позволила им использовать это, чтобы добраться до меня… и ты сговорилась с этим мудаком, как одурачить меня с помощью этого.
— Я пытаюсь помочь тебе, — сказала я. — Я пытаюсь найти способ вернуть тебе твою жизнь, свободу принимать свои решения…
— Свободу, — он издал хриплый смешок, подняв скованные запястья. — Ты будешь мне тут говорить про свободу, любимая? Серьёзно?
— Они не могут спасти тебя, Ревик. Они не могут.
— Кто не может?
— Дренги.
— Господи Иисусе, Элисон, — он покачал головой, и в его голосе звучало искреннее неверие. — Если бы ты сама себя слышала. Я честно не могу в это поверить. Правда, не могу, — в его прозрачных глазах стояло то же изумление. — Я тебе сочувствую, жена. И мне стыдно за тебя. Я честно понятия не имел, что ты настолько тупая, бл*дь.
Я вновь прикусила губу, стараясь скрыть реакцию на лице и в свете.
Покачав головой, я сказала:
— Если ты не посмотришь этому в лицо сейчас, тебе придётся столкнуться с этим потом. И чем дольше ты живёшь в их свете, зависишь от них, тем хуже будет.
Он закатил глаза в манере видящих.
— То есть, меня спасёшь ты. Официантка из Сан-Франциско.
— Ревик, я этого не говорила. Я пытаюсь…
— Я ни от кого не завишу, жена.
Несколько секунд я просто смотрела на него, ощущая, как сдавило мою грудь.
— Серьёзно? — спросила я. — Не зависишь?
— Нет, — он наградил меня суровым взглядом. — Не завишу. И не притворяйся, что тебя не было там, со мной, в горах. Или что ты не проводила операцию в Секретариате бок о бок со мной. Я могу простить это дерьмо Джону… его там не было. Но ты серьёзно посмотришь мне в глаза и скажешь, что я ничем там не управлял? — его губы изогнулись в невесёлой улыбке. — Давай, любовь моя. Скажи мне. Я умираю от желания услышать, как ты объясняешь, что мной там «манипулировали». Или ты была слишком занята играми в солдатики с моими людьми, чтобы помнить мою часть работы?
— Мне не нужно ничего объяснять, — сказала я, не отводя взгляда. — Я помню тебя там. Я прекрасно тебя помню.
— И?
— И? — я пожала плечами в манере видящих и положила ладони на свои колени. — Да, ты был главным. Несомненно. Твои люди с готовностью умерли бы за тебя.
Он слегка удивлённо посмотрел на меня.
— И что?
— И то, — отозвалась я, чувствуя, как напрягаются мои челюсти. — Как ты себя чувствовал последние несколько недель, Ревик?
Его губы хмуро изогнулись, и он отвёл взгляд, опять затянувшись hiri.
Увидев пренебрежительное выражение на его лице, я почувствовала, как моё лицо ожесточается.
— Давай, — произнесла я. — Скажи мне. Сейчас ты чувствуешь себя великим Мечом? Потому что должна тебе сказать, я не вижу мужчину, который на моих глазах возглавлял Повстанцев. Я не вижу друга Врега. Я не вижу того, кто хоть как-то способен вести за собой других видящих.
Он выдохнул дым, уставившись в потолок и сохраняя неподвижное выражение лица.
Вновь прикусив губу, я попыталась прочесть его выражение и не смогла.
Тогда я заговорила твёрже.
— Я смотрела записи, Ревик. Каждую сессию. Каждый разговор, который кто-либо пытался вести с тобой с тех пор, как тебя доставили сюда. Мне всё равно, как сильно ты злишься. Мне всё равно, каким ущемлённым ты себя чувствуешь. Злость не объясняет того, что я видела.
Бегло взглянув на меня, он лишь покачал головой и слегка улыбнулся. На моих глазах он прислонился затылком к стене, выдувая колечки дыма губами и языком.
— Долго практиковала эту речь, любовь моя? — поинтересовался он.