Тень Лучезарного

– Готовься! – заорал тысячник и тут же захрипел со стрелой в горле.

– Колья! – крикнул Лаурус. – Готовь колья. Поднимать по команде!

Черная масса была уже близко. Прореживалась от летящих навстречу стрел, но затягивала прорехи сама собой, как смыкается черная вода над брошенным в нее камнем. Уверенной поступью шагали ноги гахов, обмотанные поверх грубой ткани и сапог ремнями. Подрагивали щиты, прикрывающие грудь. Работали руки, беспрерывно выдергивая из висящих на поясе тулов стрелы и пуская их во врага. Скалились острые зубы под закрывающими глаза шлемами. И несся над рядами вой, невыносимый вой. Услышат ли крик Лауруса воины?

– Смертный ужас, – прошептал молодой атер рядом с Лаурусом. – Это правда, что они проснулись только что, а уснули при Лучезарном? Выходит, это его воины? Воины Лучезарного? Ну и пакость!

– Ты не видел камнеедов в Сухоте, – шевельнул рядом усами ветеран. – Вот то – пакость. А это мусор. Его просто много.

Сто шагов, восемьдесят, семьдесят. Миг, и луки исчезли, вместо них сверкнули короткие копья.

– Колья! – во всю глотку заорал Лаурус, и схватка началась.

Он ждал этой минуты. Не знал о том, что она должна наступить раньше, но теперь ждал. Прежде Лаурусу казалось, что битва подобна учебным схваткам или фехтованию с его наставником Йором, когда усталость и боль постепенно обращаются в умение и стойкость. Что такое настоящая битва? То же самое, только чуть быстрее, чуть опаснее, чуть больнее. Иногда – до смерти. Но когда он оказался на том мосту у Аштарака, когда впервые ввязался в схватку, в которой ему пришлось убивать и стараться не быть убитым самому, настала та минута, о существовании которой он не подозревал. Та самая минута, после которой, если ты ее пережил, все меняется – время летит так быстро, что ты не успеваешь его замечать, но при этом каждая секунда растягивается на минуты. Страх исчезает, и вместо него появляется что-то вроде звериного чутья, звериной ярости и звериной ловкости. Именно тогда, в Аштараке, точнее, на следующий день, утром Лаурус вспомнил, что уже испытывал подобное. Во дворах Ардууса. Когда против него, ненавистного вельможного отпрыска, вставали мальчишки из простых ремесленных семей и вынуждали биться в кровь. Или когда против него, рожденного сестрой короля от безродного стражника, вставали мальчишки из вельможных семей и заставляли биться в кровь. Ужас сковывал колени. Руки дрожали. Все кружилось вокруг. А потом приходила та самая минута, когда уже ничто не значило – ни количество противников, ни их сила, ни неизбежность боли. Все исчезало. Оставался только он сам и мир вокруг него, который подчинялся его воле. Наклонялся, когда его нужно было наклонить, переворачивался по его желанию, складывался и рвался на куски.

– Не думай, – повторял его наставник Йор. – Дыши. Просто дыши. И слушай сам себя.

– Тогда зачем я учу эти движения? – не понимал Лаурус. – Я ведь могу дышать и без них?

– Можешь, – отвечал Йор. – Но движения – как слова. Ты разве думаешь, какие слова подобрать, когда говоришь? Ты выражаешь мысль, не думая о том, как ты ее выражаешь. Слова сами приходят к тебе на язык. Так же должны приходить и движения. Поэтому ты их учишь. А теперь скажи, как ты сможешь сказать больше, зная десять слов или десять тысяч слов?

Первый гах ударился о щит, возле которого стоял Лаурус всем телом, сполз вниз, напоровшись на меч Лауруса, второй проткнул копьем молодого парня и тут же лишился головы. Лаурус наклонился, пропуская взмах копьем еще одного воина, отбил в сторону летящий в него стальным крестом нож, а потом уже не разбирал ни где он, ни что он делает, ни кого рубит, ни от чьих ударов уклоняется. Только меч становился все тяжелее, ноги все непослушнее, а одежда и доспех все неподъемнее – то ли от собственной крови, то ли от крови сраженных врагов.

Битва закончилась уже ночью. Просто вдруг прекратился вой, и теперь вокруг стоял только стон, и Лаурус понял, что он лежит, придавленный сразу двумя телами, а голова его гудит и раскалывается.

– Все! – донесся откуда-то со стороны воинства Раппу звериный рык.

Лаурус с трудом столкнул в сторону двух мертвых гахов, поднялся и понял, что он лежал не на снегу, а на куче вражеских тел. Оглянулся и в свете костров увидел стоящую на вершине холма, вымазанную в крови Субулу. Повернулся к Хонору, пригляделся к полю, на котором что-то еще шевелилось, но всадники из запасной дружины Муруса ездили по полю с факелами и добивали раненых гахов. Там же волочили тележки лекари. Лаурус поднял к глазам меч, выудил из-за пазухи тряпицу и стер с клинка кровь, чтобы убрать его в ножны.

– Лаурус! – послышался знакомый голос. – Вот уж не думал, что где-то было жарче, чем у нас.

Лаурус оглянулся. Такие же окровавленные, как он сам, к нему шли четверо.

– Лаурус, – повторил Каутус Скутум, княжич Араманы. – Мурус убит.