Тень мачехи (СИ)

Засипевший баллончик с трудом выплюнул последнее облачко пены. Макс тряхнул его еще раз, нажал на крышку — и раздраженно отшвырнул бесполезную железку: та громыхнула по кафельному полу, затихла в углу. Демидов задумчиво глянул на себя в зеркало: может, вообще не бриться? Но щетина на отекшем, багровом с похмелья, лице топорщилась мерзкими кустами. И он принялся размазывать пену, крася в белое щеки и подбородок. «Завязывай с бухлом, свинота! — ругал себя Демидов. — Вообще просыхать перестал, как жена из дома выгнала».

Он взял бритвенный станок и, надув щеку, провел первую линию — полоска гладкой кожи сверкнула чистотой. Еще рубашку погладить нужно… «Ч-черт, я же не вытащил их из стиралки!» — вспомнил он, и на душе стало еще гаже. Он недовольно вздохнул: дома-то подобных забот не было, Танька всем этим занималась. А с тех пор, как пришлось съехать на съемную квартиру, помнить обо всей этой хрени нужно было самому.

«Заведи себе бабу — будет стирать, убирать, готовить. Только выбирай домашнюю клушу, а не какую-нибудь звезду», — в памяти всплыли наставления многоопытного старшего брата, сказанные еще тогда, в Самаре. Но Макс всё же выбрал Алёну. Впрочем, даже она умудрялась о нем заботиться — правда, очень по-своему. Одежду сдавала в химчистку, для уборки приглашала соседку-пенсионерку. Вот шмотки ему покупать любила — это да, Макс даже начал забывать свой размер. И проблему питания решала оригинально. «Максик, ты голодный? Ужин на столе!» — радостно вопила она, когда Демидов возвращался с очередного перегона или из банка Сени Кречета. Запрыгивала на него, оплетала руками-ногами, впивалась в губы — и он запускал одну руку ей под майку, влипая пятерней в нежную, бархатистую кожу, а другой ладонью подминал ее крепкие, литые ягодицы. И, ощущая нарастающий жар в губах, груди и паху, нес этот живой клубок на кухню. Уже зная, что обнаружит там заказную пиццу, или курицу-гриль из соседнего ларька, или пакет из «Макдональдса» — но даже не посмотрит на них, пока не насытится своей Алёной.

Максим вытянул шею, придирчиво вглядываясь в зеркало. И удовлетворенно усмехнулся: ни пропущенных щетинок, ни порезов — хоть руки и дрожали, как у старика. «Надо прямо сейчас заехать в магазин, купить эту чертову пену, — решил он. — Третий день забываю… Кстати, и рубашку там куплю, да там же переоденусь».

Вытирая щеки переброшенным через плечо полотенцем, он наклонился и нехотя открыл стиральную машину. Из металлического люка пахнуло затхлостью, но он потянул за шкирку смятый ком одежды. Она вывалилась на кафельный пол. Верхняя рубашка осталась в руках — и Макс поднял ее, брезгливо принюхался. Бросил на пол — перестирывать надо. И не забывать вытаскивать вовремя!

«Вот у Таньки всё это отлично получалась. Но она как раз и была той самой клушей, о которой говорил брат», — отметил он с ноткой сожаления. И снова кольнуло изнутри непривычное, удивляющее его самого чувство: желание вернуться домой, к жене.

«Не будь идиотом! — сказал он себе с показной бравадой. — В Самару нужно возвращаться, а не к ней. Это же мечта, мужик, ты так долго к ней шел!»

И сожаление почти прошло — но внутри ворочался червяк, грыз, не давая успокоиться.

С нарочитой небрежностью Демидов забросил полотенце на вешалку, пнул холодный влажный ком, выпавший из стиралки, и вышел из ванной.

Съемная хата была студией — большим пространством, объединившим кухню и комнату. Когда хозяин показывал ее, Максу нравилось всё: и брутальные стены под крашенный известкой кирпич, и кожаный диван, горбившийся посреди комнаты черным монстром, и огромный телевизор напротив, и холодный блеск хромированной барной стойки с перевернутыми над ней коньячными бокалами. Но теперь понял, что, обжитым, это пространство потеряло свой шик. Здесь некуда было сложить вещи, и они расползлись по комнате неопрятными кучками. А диван в разложенном виде оказался почти непригодным для сна: глубокая впадина между сиденьем и спинкой заставляла ютиться на краю, да и белье соскальзывало с гладкой кожаной поверхности. Так что Макс постоянно просыпался злой: снизу было жарко и липко, потому что голая спина потела без простыни, а сверху — холодно, ведь за ночь одеяло оказывалось на полу.

А у Таньки в доме были только удобные вещи — он оценил это сразу же, как вселился. Да и сама она была удобной. И сейчас ведет себя, как порядочный человек: предложила отдать часть аптечной сети — это, кстати, справедливо, ведь он пахал, как бобик, все эти годы, и значительно расширил ее бизнес. А еще она пошла навстречу, согласившись отсрочить развод. «До сих пор мне верит, — удивленно подумал он. — Другая бы на ее месте сразу отстранила меня от дел. Но я все это время старательно зачищал следы, подсовывал ей такую отчетность, что не придраться… Лохня она, конечно, как и все порядочные… Так и не поняла ничего: ни о том, что деньги уходят налево, ни о том, что продать аптеки можно хоть сейчас. Вот только новый хозяин потребует аудит перед сделкой, а этого я допустить не могу».