Тень мачехи (СИ)

— Слушай, я думаю, Макс в Самаре, — вскинулась Татьяна, вспомнив о найденной в куртке распечатке.

— Тем более. Это значит, мне придется ехать туда. А оставаться в городе без меня тебе вдвойне опасно. Собирайся, самолет через три часа. В дороге расскажешь, откуда идея с Самарой. И вообще, побольше расскажешь о Максе — сейчас важна любая информация.

…На пороге дома Алла Петровна перекрестила их — будто благословляя. Таня обняла ее на прощание и вышла в ночную мглу. Залесский открыл дверь незнакомой машины, устроил Таню, сам сел за руль.

По дороге в аэропорт она рассказала ему всё, что только смогла вспомнить — о прошлом Макса, о его привычках, характере. Отдала распечатку, и — на всякий случай — ключ от своего дома: адвокат предполагал, что там всё-таки может найтись что-то, что наведет на след.

К самолету они успели впритык. Купили билет, встали в очередь к стойке регистрации. Таня до последнего не выпускала руку Юрия. А он сжимал ее ладонь, успокаивая: всё будет хорошо, потерпи, прорвемся.

Заняв свое место в салоне, Татьяна смотрела в иллюминатор на яркие огни аэропорта. Где-то там был он, мужчина, готовый ради нее на всё. Сильный, с острым умом и большим сердцем. Привыкший к одиночеству, сторонившийся женщин — но сумевший полюбить. Жесткий профессионал, грамотный юрист — и человек, подбиравший на улице бездомных животных, не глядя на породу. Просто потому, что им была нужна помощь.

А еще она думала о том, что ни с кем не успела попрощаться. Павлик, Яна, Тамара с Витькой — все, кто стал ей особенно близок в последние месяцы — остаются в этом городе. А она — беглянка поневоле — будет вынуждена скрываться. Одна, без друзей, в тревоге за любимого, которого не посмела ослушаться.

«Знать бы, как долго, — вздохнула она. — И чем всё это закончится…»

Часть 6. Наследие 1

Сухой металл кухонной раковины, та же сушь на эмали ванной. Татьяна без особой надежды покрутила краны: пусто, хотя на часах половина девятого утра. Достала из белого кухонного шкафчика пластиковую пятилитровку. В ней осталось меньше половины, но хватит, чтобы умыться и сделать кофе. К тому же, бачок в туалете полон, да еще и в ванной ведро до краев. Запасать пресную воду — первое, чему ее научил Новороссийск. Обычный график подачи (три часа утром, так же — вечером) нарушался без объявления войны. За ту неделю, что Татьяна прожила в съемной квартире на улице Мира, перебои случались уже дважды.

«Этот город — как потерявшийся корабль: чтобы доплыть, приходится нормировать воду», — думала она, глядя в окно на панораму порта. Безрадостный вид: вмурованная в серую плитку излучина набережной (гранитный парапет как стена бассейна, в котором томится недовольное море), вода цвета тёмного индиго с черными живыми мазками волн — и серые горы на горизонте. А под ними — будто стеной, перекрывающей море — ржавые сухогрузы и танкеры с вздыбившимися над ними желтыми стрелами портовых кранов. Солнца нет — только ветер перегоняет грязно-белые стада облаков по небу, которого не видно. И впереди еще один грустный день.

— Не хандри! — разозлившись, приказала себе Татьяна. Прихватив пятилитровку и белый, будто больничный, эмалированный ковшик, направилась в ванную.

Пара минут — на то, чтобы умыться. Еще две — чтобы почистить зубы. Жаль, придется обойтись без душа — на то, чтобы постоять под его струями, старательно намыливая тело и растираясь мочалкой, а потом с тем же тщанием вымыть волосы, ушло бы еще полчаса. Хоть какое-то занятие… Её беда в том, что время идет бесцельно, и поэтому тянется, тянется, как струйка патоки. Чтобы убить еще час, можно одеться и прогуляться до магазина, купить еще пару пятилитровок воды. А на обратном пути посидеть во дворе, глядя на людей и птиц. И сжимать телефон в руке — после того, как в Новороссийске пробьет десять, Юра может позвонить в любую секунду. Его звонки да ежедневные разговоры с психоаналитиком — только это вносило хоть какое-то разнообразие, становясь яркими пятнами в серой ткани ее дней. Будь она обычной отдыхающей, ездила бы на экскурсии, исследовала бы незнакомый город — но Залесский просил поостеречься, и не появляться пока в людных местах.

Выпив кофе и съев пару творожных сырков в шоколаде, Татьяна поставила пустую чашку на дно раковины, выбросила в мусорный пакет перемазанные шоколадом обертки. Окинула взглядом кухню: кремовые стены, белая мебель, на окне — тюль с золотистой бахромой. Чисто. Почти стерильно. И ничего, говорящего об индивидуальности хозяев: ни магнитов и записок на холодильнике, ни засаленной кухонной рукавички, ни семейной фотографии на столе. Будто не в жилом помещении, а в магазине мебели, его выставочной зоне.