— Нет, у меня подруга здесь живет, обещала с работой помочь. Я сама из маленького города, в нашей больнице мест нет. Вот и решила на большой земле счастья попытать, — Демидова не любила врать, но такая легенда была самой достоверной.
— А в больнице кем работали, если не секрет? — продолжала допытываться женщина. В выражении ее лица не было той настороженной подозрительности, с которой обычно встречают чужаков. И равнодушия — того, что отличает беседы из вежливости — тоже не было. Соседка явно соскучилась по общению.
— Доктором, — дружелюбно ответила Татьяна. — Педиатром.
— Надо же! — воскликнула женщина, и в ее певучем голосе зазвучали нотки почтительности. — Значит, легко устроитесь, у нас в городе детишек много, а к врачу не записаться — не хватает специалистов.
— Сказали, через пару месяцев ставка будет. А у вас кто — мальчик, девочка? — поспешно спросила Демидова. Ей не терпелось перевести тему — больно уж не хотелось врать этой простодушной соседке, тем более что ее искренность вызвала симпатию.
— Внучка. Викулычка. Полтора месяца нам, — с любовью сказала женщина. — Меня Алевтиной Витальевной зовут, мы из тридцать второй квартиры. Можно тёть Аля, мне так даже привычнее.
— А я Таня. Ну что, тётя Аля, лифта мы, похоже, сегодня не дождемся. Давайте по лестнице вашу коляску спускать? Только вы ребенка на руки возьмите.
— Ой, Танюша, спасибо! — всплеснула руками соседка. — А то нам гулять прописали. Здесь воздух морской, целебный, а Викулька у нас после операции. Да и в магазин нам нужно, за водичкой. Я из-под крана не рискую для внучки брать, хоть и кипячу, но все одно вонючая. А сёгодня и той нет.
— Я тоже в магазин, — обрадовалась Татьяна, чувствуя, что тоже стосковалась по общению за неделю вынужденного одиночества. — Если хотите, пойдемте вместе.
— Конечно! Конечно, хочу, а как же! — соседка улыбнулась широко, радостно, и Таня заметила золотую коронку на месте верхней левой «пятерки». — Хоть с живым человеком поговорить, малая-то не разумиет ещё!
Осторожно достав внучку из коляски — в белоснежном, отороченном кружевом, кульке, перевязанном полупрозрачной розовой лентой, недовольно пискнул младенец — Алевтина Витальевна крепко прижала ее к груди и, внимательно глядя под ноги, пошла по лестнице вслед за Татьяной. Демидова тарахтела впереди, пытаясь удержать коляску за ручку: та норовила задраться и выскочить из рук каждый раз, когда передние колеса соскальзывали с очередной ступеньки, и тяжелая коляска устремлялась вниз.
Наконец, спуск закончился — причем, без потерь. Пройдя вперед, Татьяна с облегчением открыла дверь подъезда и вытолкала наружу непослушное розовое чудовище о четырёх колёсах.
— Уж и не знаю, Танюша, как вас благодарить! — повторяла тётя Аля.
— Поблагодарили уже, тётя Аля! — отдуваясь, отмахнулась Татьяна. — Лучше расскажите, что за операция у Вики была. Вроде маленькая она еще для хирургии.
— Ох, порок сердца был у нашей девоньки, какой-то сосудик у нее не зарастал, перевязывали, — заговорила словоохотливая соседка, положив ребенка в коляску и направляя её к проходу между домами. Южная речь звучала непривычно — неторопливо, нараспев. Демидова шла рядом, ежась от ветра, пахнущего духами русалок — йодом и водорослями, доносящего хриплое переругивание чаек. — Теперь-то уж всё хорошо, а то ведь и ночью не спали, и в обморок падали. Не помню, как этот порок называется, Атиллов какой-то, вроде…
— Боталлов? — догадалась Татьяна. — Незаращение Боталлова протока?
— Точно! Вот сразу видно, врач, разбираетесь, — поддакнула соседка. — Операцию в Москве делали. Внучка-то москвичка у меня, коренная, там родилась. Дочь туда после учебы уехала, познакомилась с мужчиною, забеременела… Он какой-то министр у ней, богатый. Не пойму, чего не женился — да и кто их сейчас поймет, молодых-то? Сбежались, разбежались, то ли вместе, то ли врозь…
В голосе Алевтины Витальевны послышалась грусть. Чувствовалось, что тема для нее болезненная, но и не говорить о ней она не может.
— Зато теперь вот к вам вернулась, внучку привезла, всё ведь веселее, тетя Аля? — попыталась подбодрить Татьяна.
— Это да. А так кто знает, когда бы я Викулычку увидела? Наташка-то как уехала в Москву семь лет назад, так и носа не казала! Да и сейчас… — Алевтина Витальевна горестно махнула рукой, — всё по делам бегает. А какие могут быть дела у молодой мамки, кроме дитятка? Я-то в свое время от нее не отходила, все силы ей, всё внимание. Правда, на работу пришлось выйти, когда Наташе едва годик исполнился. Беда у нас приключилась, муж мой, Наташкин батя, в море утонул. Работал в порту, ну и, по пьяному делу, с мола впал — да так и не выплыл. А я с малой одна осталась. Ну вот, вырастила. Правда, дочка заботливая у меня. Квартиру вот купила, ажно четыре комнаты! Меня забрала. У меня ведь дом на Широкой Балке, село такое. Но там чего: туалет — на яме, газ в баллоне, ладно хоть воду горячую провели и отопление, только я-то привыкла с печкой да с банькой. Но Наташке неудобно, отвыкла уже, городской заделалась. Вот тута с внучкой теперь обживаемся…