Тень мачехи (СИ)

Двоюродная сестра Катька, бывало, говорила ей: «Выбирай по любви, ведь жить с мужиком, а не с кошельком». И Алёна всегда смеялась над этим, как над самой большой глупостью. Уверяла, что если денег вдоволь, очень многое можно стерпеть. А если нет их, и любви тоже нет? Ради чего люди терпят? Ведь жизнь складывается так по-разному, ты можешь выйти замуж за олигарха — а завтра какой-нибудь кризис, дефолт, неудачная сделка, и с чем придётся остаться? Пока он снова не поднимется, если поднимется вообще. И что же, сразу бросать — как она бросила Макса в молодости? Уходить на поиски нового счастья? Но так можно блуждать всю жизнь. Собственно, она именно так и блуждала. Может, поэтому и вцепилась сейчас в это прошлое — ведь потеряла уже надежду найти себе того, кого сможет полюбить, и чтобы был при деньгах. А годы идут, и уже хочется покоя, чтобы прибиться к одному берегу — и больше ничего не искать.

Но с Максом покоя не будет.

Эта мысль — даже не мысль, а окончательно сложившееся убеждение — вконец испортила Алёне настроение. Теперь хотелось только одного: чтобы он никогда не появлялся, не дразнил вот этой возможностью начать всё заново, устроиться, жить без бед. Но у прошлого нет альтернативных вариантов. Оно обманчиво, как линза: повернёшь к минувшим событиям одной стороной — преувеличит их важность, повернёшь другой — преуменьшит. Вот она и посмотрела сквозь эту линзу на свои отношения с Максом, и стало казаться: ерунда, что он играет и пьёт, главное — любит её, и умеет зарабатывать.

Эх, если бы его деньги были у неё! Можно было бы купить квартиру, чтобы больше никогда не болтаться по съемным углам. Положить остатки в банк и жить на проценты. Или открыть салон красоты, магазин, да мало ли… Но деньги в сейфе, и только он знает от него шифр. А ей не говорит. Не доверяет. Потому что знает её, как облупленную.

Алёна встала, взяла сумочку. Дойдя до порога комнаты, еще раз посмотрела на спящего Макса. Противно. И грустно. Как всегда, когда разбиваются мечты.

Она спустилась по лестнице, решительным шагом пошла в ресторан, но замешкалась перед входом, глянув на своё отражение в высоком зеркале. Шёлковое платье цвета морской волны очень шло ей. Но в глазах застыла грусть, и морщинки у рта стали резче: будто она постарела за эти недели, что прошли рядом с Демидовым. Алёна похлопала себя по щекам и широко улыбнулась, пытаясь вернуть лицу выражение беззаботности. На миг из зеркала выглянула прежняя она — но что будет, если отойти? Если забыть, что нужно держать лицо, и снова начать думать о том, что с Максом не сложится? А ведь от этих мыслей никуда не деться, и, значит, никакое платье не поможет ей выглядеть хорошо.

«Да какого черта! — вдруг разозлилась она, и у женщины в зеркале ярко блеснули глаза, упрямо выпятился подбородок. — Что тут думать? Нужно просто забрать у него деньги, и уехать. Если использовать клофелин, у меня будет достаточно времени, чтобы затеряться. Пока прочухается, пока поймёт, в чём дело… В полицию он не побежит, ведь деньги и так ворованные. Если будет искать, то сам — но когда ещё осмелится? Ведь он прячется здесь, носа наружу не высовывает. Так что дело верное. Кстати, и на книгу бабло появится…»

Она вспомнила о предложении Егора — того, что нашел старинный фолиант. Возможно, Вульгату — хотя в это верилось с трудом. Но даже если не её, посмотреть стоило. К тому же, этот Егор похож на лошка: крестьянское лицо, борода лопатой — ну кто такую носит в наше время? Если книга окажется стоящей, можно выкупить её за небольшую сумму, а потом перепродать антикварам или букинистам. В том, что она сумеет оболтать Егора, Алёна почти не сомневалась: всегда умела торговаться.

Она поправила волосы, помассировав пальцами голову — неосознанный жест, всегда так делала, если требовалось принять решение. И, уже не колеблясь, прошла в ресторан. На этот раз уселась за столик в центре зала — до чёртиков надоело прятаться по углам. Кивнула официанту, и, не заглядывая в меню, заказала омлет с помидорами, сырные гренки и кофе. А к ним, вызвав на лице официанта еле заметный проблеск удивления, бутылку коньяка. Пожилая дама за соседним столом — тощая, как сушёный лещ, и с тем же глуповато-рыбьим выражением лица — брезгливо подняла бровь, увидев принесённый Алёне заказ, и выразительно посмотрела на часы: стрелки едва миновали двенадцать. Чтобы шокировать её ещё больше, Алёна открыла бутылку, плеснула в стакан и выпила залпом. С грохотом поставила его на стол и, шумно втянув воздух, занюхала наколотым на вилку румяным гренком. Дама отвернулась, негодуя. «Вот так! — усмехнулась Алёна. — И никто не вправе меня судить».