Тень мачехи (СИ)

— А не будет скоро ребёнка! — с надрывом сказала Наталья. И Таня вдруг поняла, что её глаза сухо блестят, будто она сдерживает слёзы. Зло выпятив челюсть, Наталья то ли спросила, то ли взвыла: — Думаешь, спро-о-осит меня? Га-а-ад, этот гад лысый…

Татьяна отвернулась, не понимая, как реагировать. Взгляд упал на турку и банку с перемолотым кофе. А за спиной зашелестели всхлипы:

— Лучше уж тебе, чем этой… Твари! Тва-ри!

Быстро налив в турку воды и сыпанув кофе, Таня поставила её на плиту. Намочила кухонное полотенце холодной водой из бутылки — в кране опять было пусто — и, повернувшись к Наталье, стала вытирать её лицо. Чёрные потёки туши, помада, бежевые пятна тональника — всё осталось на белой ткани. Наталья вырвала у неё из рук полотенце и зарыдала в голос, прижав его к лицу. Смысла успокаивать не было: Татьяна знала, что от слёз она немного протрезвеет. Приготовив кофе, разлила его по чашкам, добавила сахар. И поставила на стол.

— Пей! — приказала она. — Пей и рассказывай, что случилось. Ты из-за Викиного отца расстроилась? Это ведь он приходил, высокий такой, в спортивной одежде?

Наталья посмотрела на неё поверх чашки и, всхлипнув, горестно кивнула. Сейчас в ней не было ничего от той высокомерной, наглой барыни, которая так не понравилась Татьяне при первой встрече. Но появилось другое: злоба и ненависть, и какая-то странная напряженность — будто затаила что-то, и не перед чем не остановится, чтобы отомстить.

— Высокий и лысый, да. Конспиратор хренов! — с отвращением сказала Наталья. И спросила, прищурившись: — А знаешь, кто он? Во-ле-гов! Сергей Ольге-е-ердович, с-с-с…ка!

И тут она выдала такой клубок ругательств, что Демидова вздрогнула от неожиданности.

— Оль-гер-до-вич, понимаешь? Белая кость, бля!

— Да кто он такой? — нахмурилась Таня. Она терпеть не могла пьяных, и бессвязные выкрики Натальи уже начали её раздражать.

— Москвич, с…ка. И я, лимита! — с ненавистью сказала Наталья. — Ботинок лаптю не пара. Он-то в министерстве транспорта сидит, бизнеса какие-то держит, бабла у него — немеряно. Сам уговорил меня родить! Обещал — денег, помощь. Ну, я и родила, дура. Ребенок больной получился, в бабку. А он нас сюда, понимаешь?

— Зачем?

— А чтоб под ногами не путались! Волегов на выборы собрался. В листовках пишут: типа, семейный, работает, порядочный такой. А тут мы! И нас журналисты выследили, — она хихикнула, и покачнулась на стуле — Татьяна еле успела поймать её за рукав домашнего платья. — И понимаешь, какая херня: он решил сказать, что ребенок не его. Что он типа помогает нам, денег на операцию дает — но так-то мы чужие! А после операции типа домой поехали, а он у себя в Москве остался. И знаешь, что?

Она сделала большой глоток кофе, вынула из кармана сигареты и закурила, потерянно уставившись в стену. Татьяна достала блюдце пострашнее, подсунула ей: сгодится вместо пепельницы.

— Так что же? Сегодня-то он что сказал? — с раздражением спросила она.

Наталья выпустила облако дыма и посмотрела на Таню с кривой ухмылкой:

— А сказал, что Вику себе заберет. Инвалидка его, видите ли, ходить начала, так что теперь и ребенка можно.

— Какая инвалидка? — переспросила Татьяна, стараясь не раздражаться ещё больше.

— Жена. Балерина безногая, с-с-суч… — и снова ругательства, похлеще предыдущих.

— Хватит! — Демидова грохнула по столу ладонью. Не будь Вики, она бы давно выставила соседку из дома. Но нужно было разобраться, понять, что произошло, и что собирается делать эта непутёвая мамаша. И Таня продолжала допытываться:

— Он что, рассказал жене про внебрачного ребенка?

— Ага, щ-щаз-з-з! — Наталья фыркнула. — Он же трус! И хочет всё обставить, как усыновление. Бабла мне обещал, чтобы отдала и заткнулась. А не отдам — силком ведь отберет. И, главное, знаешь, чего он вдруг её забрать решил? Говорит, что я херовая мать. А на самом деле жене хочет угодить, и себе сделать, чтобы дочь под боком, и вроде как всё законно. Ни для семьи, ни для карьеры угрозы нет! Красавчик, да? А только хер ему!

Хмель слетал с неё медленно: всё ещё мутными были глаза, тело расслабленным, как спросонья, но артикуляция понемногу приходила в норму и речь становилась более связной — так что Татьяна понемногу начала понимать, в чем дело. Её мнение по поводу материнских заслуг Натальи было таким же, как у Волегова — видела ведь, как обращается с дочкой, как сбегает при любом удобном случае… Возможно, девочке действительно будет лучше с папой. Хотя, опять же, неизвестно, что у него за жена. И тётю Алю жаль, привязана она к внучке.

— То есть ты отказала? — спросила Демидова.

— Он мне неделю дал, — покачала головой Наталья. — Но я его побрею. Много таких сейчас, кому ребенок нужен. У меня одноклассница за богатого вышла, а забеременеть не могут. Отдам ей.

— Как это — отдашь? — испуганно отстранилась Татьяна. Этот разговор начал казаться ей сюрреалистичным, невозможным — будто дело по-прежнему происходило во сне. — Как ты вообще думать о таком можешь?!