Тень мачехи (СИ)

Анюта положила трубку и задумчиво глянула на монитор. Так, что она хотела сделать?… А, уточнить, как пишется по-итальянски фамилия Альберта Кавоса, первого архитектора Мариинского театра. Нужно посмотреть в энциклопедии по истории архитектуры, а она где-то в стопке книг на полке у противоположной стены. Анюта развернулась спиной к компьютерному столу. И, нажав на маленький черный рычажок, направила к нужной полке свое инвалидное кресло.

____________________

*spessore (итал) — густота, плотность

3

С ловкостью, достойной змеи, темнокожий водитель такси лавировал среди разномастных машин, велосипедов и воловьих упряжек, ползущих по улицам Виктории. Волегов пообещал ему сто долларов, если тот быстро довезет его до столичной больницы. Теперь креол выжимал из своего драндулета остатки молодости, и машина рвалась вперед, бренча, как ящик сантехника.

Сергей сидел сзади, чувствуя, как в спину сквозь матерчатую ткань сиденья, тычется тупоносая железяка — будто дуло пистолета тогда, в молодости, на «стрелке» за пивзавод. Он поерзал, пытаясь отделаться от этого чувства, опустил стекло, и улица моментально проникла в салон машины, бурля, как вода. Рынок, захвативший тротуары, выплескивал тысячи звуков: крики зазывал, торгующих ракушками, яркой тканью и лобастыми, пухлощекими фигурками грис (волшебных существ, способных принести удачу), тяжелый скрип гончарных кругов, фривольное перестукивание барабанов и легкомысленное бренчание гитар. Уличные музыканты сидели прямо на тротуаре из песчанника, метрах в трех друг от друга, будто на выставке. И с каждым — словно еще один инструмент — была темнокожая танцовщица, завороженная быстрым ритмом африканской мелодии-соукоус: в особом трансе, со взглядом в никуда, улыбкой без адреса. Это был странный танец: спина почти неподвижна, а живот, ягодицы и бедра движутся, будто сами по себе. Особая пульсация жизни, вторящая топоту пробковых сабо.

От уличных жаровень несло дымом, острыми приправами, сладковатым запахом морских существ, завернутых в листья и брошенных на угли. Дорога разбавляла его бензиновым духом и кислой вонью больших животных, обреченно тащивших телеги по влажной жаре. На разгоряченную кожу волов садились москиты и тут же гибли под равнодушными шлепками хвостов. А Сергей с удивлением понял, что пока не привлек ни одного кровососа. И это было странно, ведь обычно на запах его пота слетались стада насекомых — как толпы бездомных на благотворительный обед.

Водитель дал вправо — резко, будто испугавшись акулы. Волегова швырнуло на дверцу, а потом вперед, потому что машина неожиданно заглохла.

— Désolé, c'est un frein,* — сокрушенно запричитал креол, махая руками перед лицом Сергея. Розовые ладошки, контрастирующие с почти черной кожей водителя, и почти детский испуг в его глазах почему-то вызвали у Волегова желание сбежать — от жалости, вдруг осознал он. Это было странно — жалеть кого-то, пусть даже бедняка с островов, способного за капитал в сто долларов загнать коня и передавить всю округу. Но день вообще изобиловал странностями.

Отчаявшийся креол, что-то неразборчиво грассируя, терзал ключ зажигания. Но запыленный драндулет блаженно замер в тени большой широколистной пальмы, как перегревшийся на солнце бегемот. Волегов достал из кармана шорт смятые купюры, отделил зеленую сотенную, хотел отдать водителю, но включились принципы: сотню этот таксист не заслужил. Хотел было встать в позу, потребовать десятку сдачи. Но кто его знает, есть ли у этого островитянина десятка, а вот городская больница уже виднелась дальше по улице, метрах в трехстах от заартачившейся машины — Волегов определил это по белым фургонам «скорых». Его будто укололо сзади, сразу в тысячу мест: «Там дочка, уже близко, очень близко!» И он, ткнув водителя меж лопаток, все-таки швырнул смятую сотенную через плечо обернувшегося креола. Взял с сиденья купленного в аэропорту плюшевого кота и букет диковинных цветов, и выскочил, не дослушав извиняющееся «merci bien**».

Солнце сразу вгрызлось в его безволосую макушку, облило беспощадным жаром. Волегов почувствовал, как всё вскипает под кожей, превращается в горячий мясной бульон, выступающий через поры. Майка мгновенно намокла, резинка шорт стала жесткой, заерзала по животу, на носу выступили большие капли, и Сергей привычно смахнул их рукой. Достал из кармана сложенную бейсболку, нацепил ее. Надо будет купить салфетки. И газету — сойдет, чтобы немного разогнать воздух у лица.

Перед входом в больницу стоял хвастливо-белый кабриолет «Lamborghini», растопыривший крылья дверей, как взлетающий жук. Из его кожаных недр доносились звуки радио. Волегов взбежал по широким каменным ступеням и открыл стеклянную дверь в прохладный холл, где тихо шелестели кондиционеры, и почему-то пахло сдобой. Сквозняк обнял его, дал отдышаться, защекотал под пропотевшей одеждой — ласково, будто кошачья лапа. Сергей вдохнул и принюхался, незаметно склоняя голову к подмышке. Аллилуйя! Потом не воняет, лишь горячая перечная нотка ощущается в смолистом кедровом запахе.