Тень мачехи (СИ)

Мне не хотелось играть, но я знала — стоит мне только пикнуть, придёт вторая она, и станет говорить громким злым шёпотом, и её руки будут колючими и нервными, а пальцы жесткими, тычущими в одеяло, и в меня через одеяло. Я тоже вставала и смотрела в стену. А потом слышала шевеление за спиной. И мне казалось — она медленно движется ко мне, скользит, не поднимая ног, всё ближе, неотвратимо, давяще. Я вдруг осознавала, что мамы там нет — а есть кто-то другой, не из этого мира, будто что-то сырое, темное выползло из угла. Но, обернувшись, я видела мамин силуэт — её узкие плечи, тонкую шею и треугольник каре. И как она спит, широко раскрыв глаза. И совсем-совсем не дышит.

Я ложилась с открытыми глазами и тоже старалась не дышать. Но ужас, росший в ночи, не давал мне выдержать это. Я начинала кричать — громко и долго, и кричала, пока та, другая мама не показывалась в дверном проёме, не зажигала свет и не склонялась ко мне, тянущей к ней руки:

— Что ты орёшь?!? — сердилась она. — Это просто кукла, кукла!

— Мама! — визжала я. — Мама, мама-мама-ма-мма-ммаа-мммммаааммммааааа.

А потом в комнату заглядывал отец, и они ругались злым шепотом, и мать недовольно шипела: «Жень, да не испугалась она, чего тут пугаться, манекена? Она давно привыкла, а мне он по работе нужен! Приснилось что-то, наверное». И отец уходил, а я успокоено замирала, вцепившись в халат матери. И засыпала у неё на руках, чувствуя человеческое тепло…

Татьяна села на кровати, прижав к животу мокрую подушку. Больше не было сил плакать, ни на что не было сил. Слёзы вымыли из неё весь страх — а вместе с ним всё остальное. И она ощущала себя пустой, гулкой. Но перед глазами всё ещё стоял ящик с разрубленным на куски манекеном, так похожим на мать.

Звук за окном изменился — дождь шуршал по листьям. За дверью было тихо, будто дом виновато сжался и ждёт. Таня встала, чувствуя слабость во всём теле. И вышла в большую комнату.

Бабушка и тётя Лида сидели рядом, одинаково сложив руки на коленях — скорбные, виноватые, с тревогой на лицах. Увидев Таню, бабушка поднялась, потянулась к ней и спросила:

— Напугалась, Танюша? Забыли мы про этого идола…

Татьяна обняла её — без вины виноватую. Погладила по тощей спине, чувствуя под её халатом кулачки позвонков. Тётка подошла сбоку, положила руки на плечи Тани:

— Прости, — забормотала она. — Кто ж знал, что ты до сих пор помнишь!

— Всё нормально, — сказала Татьяна. — Я понимаю — вы не виноваты. И не помнила я, что это за Пандора, только имя в голове вертелось… И кошмары мучили. До сих пор.

Тётка с сочувствием покачала головой.

— Вы мне расскажите, почему она в куски?

— Так Женька и порубил, — ответила бабушка. — Во двор пойдём. Расскажем, что помним.

***

— Всё началось с парика, — сказала тётя Лида.

Они сидели на скамейке возле дома: здесь пахло цветами яблони, над которыми — низкой и протяжной виолончельной нотой — звенели пчёлы. К невысокому штакетнику, выкрашенному в зелёный, тётка привязала козу. Та отгоняла мух хвостом и с хрустом выщипывала траву.

Бабушка в выцветшем сарафане и белой хлопковой рубашке села слева от Тани, и теперь пристраивала на волосах белую же отглаженную косынку, снуя под подбородком тёмными узловатыми пальцами. Тётя Лида села справа, так, чтобы люлька со спящей Викой оказалась как можно ближе.