Тень мачехи (СИ)

Дом, дерево, человек — стандартный тест, но рисунок был очень нестандартным. Посредине — что-то вроде огромного холма, четко разделившего лист на две половины. В холме зияла замалеванная черным нора с неровными, почти зазубренными краями. Слева, в отдалении, стоял небольшой дом. Нет, даже не стоял, а парил, лишенный какой-либо опоры. Он был грязно-синим и выглядел развалюхой: скособочившийся, с покосившейся крышей, один скат которой свисал гораздо ниже другого. Крыльцо вело в глухую стену: двери у дома не было. Но мальчик нарисовал два окна, щедро закрашенных коричневым, поверх которого крест-накрест шли толстые черные линии — Таня даже не сразу сообразила, что это решетки. Контуры стен и проемы окон были неровными, чувствовалось, что рука мальчишки дрожала, нажим грифеля в нескольких местах был столь сильным, что почти порвал бумагу. Кое-где виднелись потертости, будто найденыш что-то стирал и рисовал заново.

За холмом, поблизости от дома, мальчик поместил дерево. В этом возрасте дети часто рисуют растения с корнями, не придавая значения тому, что в жизни их не видно сквозь землю. Но у этого дерева корней не было, как не было и листьев. Да и вообще оно выглядело устрашающе: антрацитово-черное, будто обугленное, а на стволе толстенная, детально прорисованная кора. Нервные зигзаги сухих ветвей поднимались к небу почти вертикально — не дерево, а ведьмина метла. В стволе виднелось дупло, на краю которого мальчик изобразил непропорционально большую коричневую птицу.

Небо получилось густо-сиреневым, серые клубки облаков засеяли его густо, как перед грозой. Грязно-зеленая трава клочками росла на коричневой почве.

И дом, и дерево стояли на левой стороне рисунка. Здесь же был нарисован мальчик: маленький, тонкорукий и тонконогий, в желтых футболке и штанах, полностью скрывающих обувь. Его голова напоминала шарик на ниточке — настолько тощей была шея малыша. Короткие прямые волосы желтого цвета, глаза лишь намечены скупыми линиями, будто закрыты. Ни рта, ни носа. В поднятой руке — то ли палка, то ли бита… а может, удочка?… Потому что в опущенной руке — хорошо прорисованная рыба с раздвоенным хвостом и множеством чешуек.

Ну а рядом с мальчиком стояло чудовище. Громадный мужчина в черной одежде будто вылез из норы и теперь нападал на мальчика, грозя ему высоко поднятыми руками. Круглая голова, почти упершаяся в небо, сидела прямо на теле — шеи не было. Черные волосы стояли дыбом, глаза были выкачены, а из раскрытого рта выглядывали острые зубы. Острый нос загибался кверху, а вот ушей не было вообще.

На рисунке была и третья фигура, женская. Она единственная стояла на правой половине листа: красный треугольник платья начинался от самой земли, овальные рукава скрывали кисти рук, лицо на тонкой шее было почти красивым: черты симметричные, ровные, но ярко-синие глаза выглядели печальными, алые губы сложились в неулыбчивую подковку. Длинные светлые волосы струились по плечам, прическа была пышной, как облачко. Но если мальчик и чудовище смотрели друг на друга, то женщина будто не видела их. Она вообще была какой-то отстраненной, но мальчик потратил на нее больше времени, чем на что-либо еще: об этом говорили и кропотливо прорисованные узоры на платье, и рядок желтых пуговиц, и длинные, спускающиеся почти до пояса, синие бусы — того же цвета, что и глаза женщины.

Рассматривая всё это, Таня не могла отделаться от чувства, что сама находится там, внутри картинки: будто запрятанная в тело нарисованного мальчика, и в то же время — невидимая для участников действа, пробирающаяся за холмом, чтобы неожиданно возникнуть между мальчиком и чудовищем и защитить ребенка.

Она вспомнила слова преподавателя психологии: «Детям, перенесшим насилие, обязательно нужно выговориться — так же, как и взрослым. Но зачастую ребенку трудно на это решиться, ведь он считает виноватым себя, испытывает стыд, боится мести обидчика. Если ребенок замалчивает проблему, дайте высказать ее через рисунок».

Похоже, он действительно высказался, вылил толику своей боли на бумагу: и теперь сидел вялый, опустошенный, глядя на Таню осоловелыми глазами. Побледневшее личико осунулось, плечи поникли, но тонкие пальцы терзали край больничного одеяла — мальчик немного нервничал, ожидая ее вердикта.

— Ты полностью справился с заданием и теперь тебе положен приз! — бодро объявила Татьяна, лихорадочно соображая, чем наградить мальчишку. Прием сработал: он отвлекся от переживаний, глаза снова ожили, зажглись интересом.

— А какой приз? — ерзая от любопытства, спросил найденыш. Больничная койка протестующе заскрипела.

— Торт! — брякнула она.

«Боже, где я сейчас возьму торт?» — с ужасом подумала Таня, но слово уже вылетело, сладкое обещание призрачно заколыхалось в воздухе и полностью завладело умом мальчишки. По его лицу растеклась самая широкая из улыбок, и он почти запрыгал в кровати.

— Ура! Торт! Обожаю торты! А какой он, тетя Таня? Шоколадный? Или с кокосинками? Я шоколадный очень люблю, но если его нет, то можно любой, я все торты люблю, мне мама на День рождения покупала…