— А вот это вполне реально, — одобрительно кивнул адвокат.
17
Когда они с Залесским вернулись в палату, Марина сидела на кровати сына и с аппетитом уплетала банан. Все еще злящейся на нее Тане показалось, что она выглядит глуповатой и довольной, как мартышка.
Пакет, привезенный Залесским, Фирзина перетащила на кровать, и сейчас рылась в нем по-хозяйски — словно продукты предназначались ей, а не Павлику. Мальчик сидел в своей постели; лицо его просветлело, налилось радостью. Оживленно болтая, он показывал матери йодную сетку, распластавшуюся на груди. Когда-то синяя, но вылинявшая до голубизны больничная пижама была распахнута почти до пупа, хотя Татьяна строго-настрого запретила мальчику расстегивать даже верхнюю пуговицу — и без того простывший. Клетчатое одеяло было откинуто, скомкано, свисало чуть ли не до пола. В воздухе витал веселый, будоражаще-яркий апельсиновый запах, но оранжевые корочки с белой ворсистой изнанкой были набросаны на тумбочке, и Таня разозлилась: мало того, что эта мадам разрешает сыну сидеть полуголым и жрет Пашкины продукты, так еще и помойку устраивает!
— Паша, застегнись! И немедленно под одеяло! — скомандовала Демидова, и мальчик вздрогнул, стянул руками полы пижамной куртки. Марина, продолжая жевать, уставилась на Татьяну. Взгляд ее показался Демидовой мутно-тупым — ни чувств, ни мыслей.
Татьяна буквально выдернула пакет из ее рук. Демонстративно переложила фрукты на поднос.
— Это — исключительно для ребенка, — недовольно сказала она. И добавила брезгливо: — А фрукты нужно помыть! Вы бы прогулялись до раковины, что ли… И уберите за собой объедки, здесь все-таки больница, а не свинарник!
Марина сконфузилась, суетливо схватилась за ручки подноса, понесла его из палаты. Мальчик изумленно глянул на Таню, виновато опустил голову и начал сгребать апельсиновые корочки в кучку. На полированной поверхности тумбочки остались влажные пятна, и он попытался вытереть их рукавом. Таня бросилась помогать. Внутри кольнуло — ну вот, напала сгоряча на мать, а обидела мальчишку!
— Павлик, давай я их выброшу, — ласково сказала она, подставляя ладони ковшиком.
— Спасибо, тетя Таня! — он смущенно улыбнулся и послушно ссыпал апельсиновые корки ей в руки. Она сжала пальцы, чтобы ничего не вывалилось, но движение получилось слишком резким, будто она что-то отобрать у мальчишки хотела. «И хочу ведь, да, — признала Таня. — Мать бы отобрала у него, и глазом бы не моргнула». Жестокость этой мысли неприятно поразила ее, она беспомощно оглянулась на Залесского, будто ища поддержки. Но он стоял, привалившись плечом к стене, и задумчиво смотрел куда-то в сторону — так, будто происходящее вокруг совершенно его не интересовало. И от этого внутри мерзко кольнуло еще раз.
— Паша, ты как себя чувствуешь? Температуру мерил? — Татьяна взяла с тумбочки градусник, пригляделась, поворачивая его на свету. — Ох, ничего себе! Тридцать восемь и шесть! Так, я принесу тебе таблетку.
Она решительно направилась к двери, укоризненно глянув на Залесского. «Все-таки он не должен был допускать сейчас сюда эту мадам! — злилась она. — Мальчишка разволновался — и пожалуйста, состояние сразу ухудшилось. Одни проблемы от неё!» Выскочила в коридор, и чуть не налетела на Марину — та торжественно вышагивала, неся перед собой поднос с вымытыми фруктами.
— Знаете, что? Сейчас поставите это в палате и попрощайтесь с сыном, на сегодня ему хватит волнений! — приказала Татьяна. И добавила тоном, не терпящим возражений: — А потом подождите меня в коридоре. Я лечащий врач Паши, и нам с вами следует поговорить!
Марина испуганно съежилась, вяло кивнула. Но на цветастый Танин халат глянула с подозрением. «Не тяну я в этом на врача, переодеться бы надо, — мимоходом отметила Демидова. — Хотя какая, к черту, разница?»
Когда она вернулась с жаропонижающим, Фирзина уже переминалась в коридоре, удрученно склонив голову. Залесский стоял рядом, выжидательно глядя на Татьяну.
— Я сейчас, — бросила она, влетая в палату.
Мальчик поднял на нее настороженный взгляд. Личико ребенка было бледным, лишь на щеках горели пунцовые пятна.
— Тетя Таня, а мама еще придет? — несмело спросил Павлик.
— Завтра, Паша. Всё завтра. У нас в больнице есть приемные часы, вот сейчас они закончились и всем посторонним нужно уйти, — объяснила она, стараясь говорить спокойно.
И мальчик ответил с недоумением:
— Но мама же — не посторонняя!
Татьяна отвела взгляд.
— Никому нельзя быть здесь вечером, кроме врачей и больных, — уклончиво ответила она. Подошла к окну, подставила ладони под низ старых рам — вроде бы нет сквозняка, показалось. Но все равно нужно сказать Кате Петровне, чтобы положила на подоконник свернутое одеяло, вдруг ветер изменится. «А мамаша Павлика о таких вещах даже не думает, — отметила Татьяна. — Вот честное слово, я бы ее прибила!»
— Вот, выпей таблетку и отдыхай, — велела Татьяна, по-прежнему избегая взгляда мальчишки. — Я к тебе еще зайду сегодня, хорошо?