Тень мачехи (СИ)

— Знаете, нечего мне тут угрожать! Я сама на вас управу найду! Я работаю, приводов в полицию не имею. И ребенка пальцем не трогала! А в семье моей — все в порядке. Так что жалуйтесь куда хотите, ничего не добьетесь!

Развернувшись, она почти бегом пересекла ординаторскую вылетела в коридор — так саданув на прощание дверью, что со стоявшего у входа шкафа соскользнула и шлепнулась на пол перевязанная стопка старых брошюр.

Татьяна повернулась к Залесскому. Спросила гневно:

— Слышал? У нее в семье все в порядке! А мы-то, дураки, считаем, что пить и бить детей ненормально!

Юрий пожал плечами:

— Просто у вас разные представления о порядке.

Его голос был скучающим — и это окончательно вывело Татьяну из себя.

— Ты ее оправдываешь, что ли? — поразилась она. — И считаешь, что я не должна была высказывать ей всё это?

— Ну, ты в своем праве говорить, что думаешь, — уклончиво ответил Залесский. — И она тоже.

— А являться сюда пьяной? А позволять какому-то козлу пороть ребенка? И это сейчас он его избил, а завтра что — изнасилует? А эта и глазом не моргнет! Бесполезно с ней разговаривать, всё-таки надо отбирать ребенка, пока они его до смерти не запороли! Они же…

— Тебя саму бы сейчас — выпороть!

Это прозвучало, как окрик. Татьяна вздрогнула, замолчав от неожиданности. А Залесский поднялся, без спроса взял с ее стола красную в белый горох кружку, подошел к кулеру. Струйка воды ударилась в дно посудины, зажурчала, наполняя ее. Бутылка, возвышавшаяся над белым кубом кулера, утробно булькнула. Выпрямившись, Юрий сделал несколько больших глотков, крякнул от удовольствия. Снова наполнил кружку и, подойдя к Татьяне, скомандовал:

— До дна!

Она автоматически взяла протянутую посудину, прижала ее к губам. Вода была ледяной до ломоты в зубах.

— Успокоилась? — участливо спросил он. — Давай, приходи в себя. Не надо на эмоциях эту тётку судить, ты уже во всех грехах ее обвинила.

— Но ведь она…

— Да не знала она, что сын в беде! — перебил Залесский. — Вот и сидела спокойно дома, выпивала. Для многих вовсе не табу выпить в свободное время, ты не в курсе? Вроде не пятнадцать лет тебе… А тут я с известием, она сразу же сорвалась и к сыну побежала. Пешком готова была идти, по морозу, несмотря на недовольство сожителя. Любит она сына. А ты — «отобрать»! Опять же, мальчишка к ней — видела, как? Тоже любит.

— Да он просто доверчивый! И другой жизни, другого отношения не знает, — Таня грохнула кружкой об стол. — А если я его заберу, ему больше не придется терпеть унижения от материного сожителя, пьянки их видеть, жить в этом бараке… Со мной бы он жил в теплом, уютном доме, я бы с ним занималась, развивала бы его. У него были бы лучшие книги и игрушки, хорошая школа, репетиторы, любые секции и кружки — все, что захочет. Не говоря уже о том, что он был бы в безопасности!

— Тань, ты права — он доверчивый. И ты сейчас хочешь эту доверчивость против него же обернуть. Поманишь его игрушками, пообещаешь защиту… Будто он папуас, а ты пытаешься отобрать у него самое ценное, дав взамен новые джинсы и радиоуправляемый джип.

— Самое ценное — это что? — с сарказмом спросила Татьяна.

— Мать. Ее любовь. Его любовь к матери. Тань, если бы я видел, что никакой любви там нет, что для матери едино — что он, что пустая бутылка… Но я вижу обратное. И ты видишь. Потому и злишься. Я же говорю — ревнуешь. Привязалась. Отступи уже, дай им шанс.

Янтарные глаза Залесского смотрели мягко, понимающе — и это не вязалось со злой настойчивостью в его голосе. Татьяна хотела возразить, доказать ему… Но то, что казалось таким важным еще минуту назад, обернулось другой стороной. «Ведь я сама всю жизнь добивалась любви своей матери, горы ради нее сворачивала — а теперь готова отобрать ее у Павлика только потому, что презираю Марину», — вдруг поняла она. И отвела взгляд — стыд за свое упрямство, за необдуманные слова, сказанные в запальчивости, жег щеки.

— Юра, а что мне делать? — умоляюще спросила она. — Я знаю — эти люди из другого социального слоя, мне никогда не понять, как они живут. Но и ребенку жить с мамой, которая пьет и оправдывает жестокость сожителя, даже когда знает, что сын попал в больницу — разве правильно?

— Да я поспорить могу, что больше она с запахом к нему не придет, — ответил Залесский. — И не из-за того, что вы визжали здесь, как две дерущиеся кошки. Просто я видел уже таких. Ради ребенка могут взять себя в руки. Но надолго ли? Это у каждой по-своему.

Он замолчал. Задумался, будто тщательно взвешивал какие-то «за» и «против». Таня не нарушала тишины, лишь настенные часы монотонно отсчитывали секунды.