Тень мачехи. Том 2

– А я зашел Вячеслава к завтрашнему дню подготовить, – объяснил адвокат. – Напомнил ему на всякий случай, что детей и женщин бить нельзя. Вы уж следите, чтобы он не забывал эту простую истину.

Марина зыркнула виновато, но – с благодарностью. Замялась, и вдруг предложила:

– А хотите Павликову комнату посмотреть? Мы ему диван новый купили!

Юрий знал, что «мы» в данном случае означало «Таня». Но от предложения отказываться не стал. Всё-таки снял ботинки и прошёл за Мариной к дальней двери, скрывавшейся в самом конце узкого коридора.

К его удивлению, комната мальчика оказалась чисто вымытой, убранной – в отличие от той же кухни, где был бардак. На стареньком письменном столе возле окна аккуратными стопками лежали тетради и учебники, а посреди красовался открытый, но не включенный ноутбук. Колченогий шкаф с подложенным под угол толстым бруском – для равновесия – вмещал в себя игрушки и одежду: Марина охотно продемонстрировала их, открыв скрипнувшую дверцу. Потертый палас был вычищен – не пылинки. Ярко-синий диван, украшенный принтом из мультфильма «Тачки», казался здесь чужеродным пятном – был слишком модным для этой комнаты, слишком нарядным. А над ним висел лист ватмана, с наклеенной на нем фотографией, вырезанной в форме сердца. С фотографии улыбался Павлик и обнимавшая его за плечи Марина. А рядом виднелись крупные буквы: «Павлуша, с выздоровлением!»

И Залесский вдруг ощутил облегчение: наверное, не всё так плохо в этой семье, раз вот так подготовилась к встрече сына его бестолковая, но искренне любящая своего ребенка, мать.

– Всё очень здорово, Марина, – искренне похвалил он. И женщина просияла, даже гордость появилась во взгляде – обычно смущенном и приниженном.

Юрий вернулся к входной двери, поискал глазами обувную ложку – и, не увидев, наклонился, чтобы надеть ботинки. Его взгляд случайно упал на один из пакетов, брошенных Мариной в прихожей. Банка огурцов, пакет с замороженными котлетами, хлеб… а ещё большая бутылка недешёвой водки, и двухлитровка пива.

Адвокат покосился на Марину. Та, смутившись, сказала:

– Вот, набрала с зарплаты, – она явно пыталась оправдаться. И предложила: – Может, поужинате с нами?

– Спасибо, я сыт, – сухо сказал он. Попрощался и вышел за дверь.

Глава 3

Засипевший баллончик с трудом выплюнул последнее облачко пены. Макс тряхнул его ещё раз, нажал на крышку – и раздраженно отшвырнул бесполезную железку: та, громыхнув по кафельному полу, затихла в углу. Демидов задумчиво глянул на себя в зеркало: может, вообще не бриться? Но щетина на отёкшем, багровом с похмелья, лице топорщилась мерзкими кустами. И он принялся размазывать пену, крася в белое щёки и подбородок. «Завязывай с бухлом, свинота! – ругал себя Демидов. – Вообще просыхать перестал с тех пор, как Танька выгнала».

Он взял бритвенный станок и, надув щеку, провел первую линию – полоска гладкой кожи сверкнула чистотой. Ещё рубашку погладить нужно… «Ч-чёрт, я же не вытащил их из стиралки!» – вспомнил он, и на душе стало ещё гаже. Макс недовольно вздохнул: дома-то Танька хозяйством занималась, а на съемной квартире помнить обо всей этой хрени нужно было самому.

«Заведи себе бабу – будет стирать, убирать, готовить. Только домашнюю клушу выбирай, а не фифу какую-нибудь», – всплыли в памяти наставления многоопытного старшего брата, сказанные ещё тогда, в Самаре. Но Макс всё же выбрал Алёну. Впрочем, даже она умудрялась о нем заботиться – правда, очень по-своему. Одежду сдавала в химчистку, для уборки приглашала соседку-пенсионерку. Вот шмотки ему покупать любила – это да, Макс даже начал забывать свои размеры. И проблему питания решала оригинально. «Максик, ты голодный? Ужин на столе!» – радостно вопила она, когда Демидов возвращался с очередного перегона или из банка Сени Кречета. Запрыгивала на него, оплетала руками-ногами, впивалась в губы – и он запускал одну руку ей под майку, влипая пятернёй в нежную, бархатистую кожу, а другой ладонью подминал её крепкие, литые ягодицы. И, ощущая нарастающий жар в губах, груди и паху, нес этот живой клубок на кухню. Уже зная, что обнаружит там заказную пиццу, или курицу-гриль из соседнего ларька – но даже не посмотрит на них, пока не насытится своей Алёной.

Максим вытянул шею, придирчиво вглядываясь в зеркало. Пропущенные щетинки, порезы – а чего ещё ждать, когда руки дрожат, как у старика? «Надо прямо сейчас заехать в магазин, купить эту чертову пену, – недовольно подумал он. – Третий день забываю… И рубашку куплю, да там же переоденусь».

Вытирая щёки переброшенным через плечо полотенцем, он наклонился и нехотя открыл стиральную машину. Из металлического люка пахнуло затхлостью, но он всё же потянул за шкирку смятый ком одежды. Она вывалилась на кафельный пол. Верхняя рубашка осталась в руках, и Макс поднял ее, брезгливо принюхался. Бросил на пол – надо перестирывать. «Вот у Таньки всё это отлично получалась. Но она как раз и была той самой клушей», – отметил он с ноткой сожаления. И снова кольнуло изнутри непривычное, удивляющее его самого чувство: желание вернуться домой, к жене.