Тень мечей

— Поведай нам, что еще сообщают твои источники, брат. — Султан подался вперед, медленно провел рукой по своим иссиня-черным кудрям, что было признаком нервозности, хорошо известным аль-Адилю с детства. Он также увидел, как едва заметно подрагивает рука Саладина, в которой он держал серебряную чашу с водой. Его брат был напряжен как никогда, хотя Саладину удавалось искусно скрывать свои чувства от большинства подданных. Но аль-Адиль знал Саладина, как никто другой. Он любил его страстно и искренне, больше, чем все придворные подхалимы, вместе взятые. К тому же у него не было нужды возвеличивать Саладина до легендарного героя. Нет, его брат — обычный человек, со своими страхами и неуверенностью, как и все люди. И аль-Адиль понимал, что новость о нависшей опасности, которую несло вторжение крестоносцев, глубоко ранит сердце Саладина, давая почву неуверенности и сомнениям, с которыми боролся великий султан с того дня, когда начал великую миссию своей жизни — отвоевание Иерусалима. Саладин испугался не меньше своих подданных, но лишь аль-Адиль заметил его внутреннюю тревогу.

— Мои высокопоставленные источники, — подчеркнул он, — сообщают, что этот король Ричард объединился с итальянскими войсками, посланными Папой Римским на остров Сицилия. Оттуда армада франков, насчитывающая более двухсот кораблей, отправится на Кипр.

Аль-Адиль втайне надеялся, что информация, полученная от венецианских купцов, сильно преувеличена. Лучше перестараться из-за неточных данных разведки, чем позволить своим войскам быть застигнутыми врасплох из-за преуменьшенной угрозы.

Присутствующие в колонном зале, где происходил тайный совет, ахнули. Еще ни слова не просочилось за стены этой комнаты, но аль-Адиль понимал: это всего лишь вопрос времени и уже очень скоро тайны военного совета станут достоянием общественности и распространятся в искаженном виде по всей Палестине. И волна ужаса, охватившая этих жалких придворных мужей, охватит и простой люд.

— Вещи, о которых ты говоришь, невозможны, — парировал кади, хотя его голос дрожал от неуверенности. — Неверные погрязли в распрях, совсем как правоверные, пока великий султан не объединил нас. У них не хватит ни организационных способностей, ни общей силы воли, чтобы предпринять военную экспедицию такого масштаба.

Саладин улыбнулся, но аль-Адиль видел, что его брату не до смеха.

— Если бы так оно и оказалось, друг мой, — сказал султан ровным, успокаивающим голосом, словно отец, утешающий обиженного ребенка. Аль-Адиль знал, что его брат мастер скрывать собственную растерянность от придворных, от людей, готовых воспользоваться малейшим намеком на слабость, чтобы начать плести интриги и захватить власть. — Однако я слышал, что этот Ричард Львиное Сердце — настоящий вождь, противник умный, способный достучаться до людских сердец. И его благословил сам Папа Римский, к словам которого неверные относятся серьезнее, чем наши братья к словам наших ученых мужей.

Кади аль-Фадиль, будучи сам уважаемым знатоком Корана, шариата и юриспруденции, вздрогнул от скрытого презрения. Аль-Адиль, увидев замешательство визиря, с трудом подавил усмешку.

— Но, сеид, новости о продвижении так называемой армады на Кипр преувеличены, — возразил кади, пытаясь вернуть подорванное доверие в глазах придворных и не разгневать повелителя. — Нам известно, что у этих фанатиков нет друзей среди киприотов, только если Комнин не нарушил наших с ним соглашений.

Аль-Адиля тоже беспокоила мысль о том, что Исаак Комнин, так называемый император Кипра, возможно, оказывает поддержку захватчикам. Комнин был христианином и претендовал на трон императора Византии, но головорезов из Европы не жаловал. Он всегда отличался практичностью и стремился сохранить и укрепить торговые отношения с мусульманским миром во имя процветания собственной нации. Если крестоносцы вступили в сговор с Комнином, угроза вторжения неверных возрастет многократно и это будет означать, что Византия и Запад объединились против халифата.

— Возможно, франки не будут просить помощи у Кипра, — к вящему негодованию аль-Адиля, подал голос Маймонид.

Старик сидел по левую руку от султана и сейчас подался вперед, сложив перед собой руки.

— И на что ты намекаешь, иудей? — фыркнул кади. Аль-Адиль знал, что визирь презирает раввина даже больше, чем он сам, если таковое вообще было возможно.

Маймонид, не обращая внимания на презрительный тон аль-Фадиля, повернулся к султану, своему непосредственному господину, как будто они были в комнате одни.

— Кипр охраняет подступы к Палестине по морю, — продолжил раввин звучным низким голосом, который совсем не вязался с его преклонным возрастом. — Новая война в Леванте [52]приведет к разрыву торговых потоков через остров, Комнин не сможет остаться в стороне. И совершенно необязательно, что он примет сторону христиан после печального опыта с королем Ги и чудовищем Рено. Скорее всего, франки устранят потенциального противника и перебежчика, нежели будут искать в нем союзника.