Тень на каменной скамейке

Он едва успел. Вернер уже уселся на козлы. И все же Густаву удалось помешать ему: подпрыгнув, он повис на ноге Вернера и ухватился за вожжи. Лошадь чуть было не понесла. Он сам уже не помнит, как все было. Каким-то чудом он успокоил лошадь и привязал ее, одновременно отбиваясь от Вернера.

Но потом началась драка! Вернер был крупным и сильным, вдобавок он совсем ошалел от страха. Густаву пришлось нелегко. Его спасли только быстрота и ловкость. Он измотал Вернера, который к тому же был пьян и нетвердо держался на ногах. Будь он трезвым, еще неизвестно, чем бы дело кончилось. Но теперь опасность миновала. Густав получил пару шишек, из носа текла кровь, но он гордился собой.

Каролина повесила фонарь на повозку, Густав занял место кучера. Теперь он будет править. Мы с Каролиной забрались внутрь, а Эдвина положили между нами. Мы постарались устроить его поудобнее, а Густав ехал осторожно, объезжая ухабы.

Голова Эдвина лежала у меня на руке. И вдруг я почувствовала, что, хотя Густав едет очень аккуратно, наш маленький кулек вздрагивает. Слышались глухие, слабые всхлипывания, и когда я приблизила лицо к Эдвину, то увидела, что он плачет, рыдания сотрясали все его маленькое тельце. Лицо его было мокро от слез. Я сказала об этом Каролине, и она повернула его к себе:

– Эдвин, малыш, в чем дело?

Он пытался что-то выговорить, но губы не слушались его. Мы разобрали только сдавленное «мамка». Каролина крепко обняла Эдвина. Глаза ее наполнились слезами.

– Ох, милый ты мой, Эдвин, что же мы натворили? Прости меня! Теперь-то я понимаю… Как жестоко мы с тобой поступили. Мы сейчас же вернемся. Прости, я не хотела тебя огорчить.

Она постучала и сделала Густаву знак остановиться. Но, услышав, что мы хотим повернуть назад, он запротестовал: мол, мы сами не знаем, чего хотим. Неужели все зря? Разве Эдвину вдруг стало лучше?

Нет, Эдвину не лучше. И мы знали, чего хотели. Но мы не можем увезти Эдвина против его воли. Сердце разрывалось от его плача – ведь он тоже знал, чего хочет. А об этом-то мы и не подумали. Какой бы ни была его мама, он хочет к ней.

Значит, кое-что мы все-таки не учли. Мы не подумали о самом главном – о праве Эдвина решать, чего хочет он. А ведь Каролина всегда уважала желания других. Она очень раскаивалась.

Но Густав не сдавался. Он не хотел поворачивать назад. Тогда Каролина предложила ему подойти и взглянуть на Эдвина.

– А потом ты сам решишь, как нам поступить.

Густав спрыгнул с козел и взобрался в повозку. Мы подняли мальчика так, чтобы Густав мог видеть его лицо, а Каролина спросила:

– Эдвин, ты точно не хочешь ехать с нами к Свее?

Эдвин замотал головой, а из глаз его хлынули слезы.

– А к маме, домой, хочешь?

Да, ошибки быть не могло – бедняжка кивнул. И Густаву пришлось сдаться.

– Что он от нее хорошего видел, ума не приложу. – Он сказал это удивленно и грустно, и тут же повернул лошадь назад.

Итак, мы возвращаемся. Эдвин больше не дрожит, он успокоился, но все же время от времени из маленького свертка до нас доносятся протяжные всхлипывания. Каролина ласково поглядывает на него: «Как многого мы не понимаем…»

Когда мы приехали, в окне избушки горел свет. Вынув Эдвина из повозки, мы постучали. Флора тут же открыла. Она не проронила ни звука, пока мы передавали ей Эдвина.

Каролина осторожно раскутала мальчика. Едва лишь высвободив руки, он сразу протянул их к Флоре и, когда она взяла его, с глубоким вздохом положил голову ей на грудь.

Каролина попыталась все объяснить, и особенно подчеркнула, что мы действовали без ведома Свеи и собирались вернуть Эдвина, как только ему станет лучше. Поняв, что ошибались, мы раскаялись. Мы не учли, что мальчик очень привязан к матери. Нам не оставалось ничего другого, как вернуться. Мы не могли его успокоить. И когда в конце концов ему предложили выбрать, он выбрал мать.

Мы рассказали все как было, ничего не скрывая. Флора молчала. Она только переводила широко открытые глаза с одной на другую, а сама в это время качала Эдвина, который, обессилев от высокой температуры и переживаний, уже спал на ее плече. Ему было спокойно – ведь он снова вернулся домой.

– Прости нас, Флора. Пожалуй, мы лучше пойдем, – сказала наконец Каролина. – Мы думали… В общем, в письме все написано.

Флора презрительно посмотрела на Каролину и отошла к столу, где рядом со свечой лежало письмо. Оно было раскрыто, но Флора снова тщательно сложила его и протянула Каролине:

– Дуреха! Что мне с ним делать-то? Читать ведь я не умею. Оставьте-ка нас лучше в покое.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Мы с Каролиной молча стояли у дверей столовой, дожидаясь, пока спустятся остальные. Завтрак уже был накрыт. Свея возилась в кухне.

Каролина старалась сдерживать кашель, у нее была температура, и она плохо выглядела. Вернувшись ночью домой, мы легли не сразу, а еще долго разговаривали. Мы понимали, что Флора не будет молчать. Мало кто может похвастаться тем, что у него украли ребенка. Конечно, она выжмет из этой истории все до капли.