Тень на Солнце

— Дерьмо мзумское, — шептал Багш, дрожа от радостного возбуждения. — Смерть вам, смерть! За моего брата, за его сожженный дом, за сирот…за Цум!!

Бывший командир лучников Хотанг любовно осмотрел небольшую баллисту, установленную на плоской крыше одного из домов в солнечном квартале. Можно еще пару раз. Не зря ж потели, собирая эту штуковину!

— Давай, быстрее, — зарычал он на нескольких подчиненных, которые пыхтя, таскали камни и заряжали орудие. — Вон в те ряды, видите, олухи?

— Да, господин!

— Пускай! — взревел Хотанг, радостно скалясь.

Камень со свистом упал прямо на лавки душевников. В воздух полетели обломки. Страшные крики и стоны доставили Хотангу такое удовольствие, что изменник загоготал и потер руки.

— Подыхайте, отродье душевное, я вашу Святую Рощу трахал!

Его люди радостно переговаривались, вопросительно поглядывая на Хотанга. Еще один камешек?

Когда первые стрелы впились в землю и тела невезучих горожан, Зезва Ныряльщик спрятался за какой-то лавкой, опрокинутой обезумевшей толпой. Люди в панике метались взад и вперед, не зная куда бежать и как спастись от смерти, летевшей на них сверху. Несколько скрюченных тел, утыканных стрелами, лежало посреди всеобщей картины разрушения.

Каспер подполз к Зезве, за ним пыхтящий и ругающийся монах.

— Обстрел закончился, — проговорил брат Кондрат. — Ах, злодеи! О, Дейла, что ж это творится? Посмотрите на этих бедняг…

Откуда-то доносились выкрики приказов и звон оружие. Заржала лошадь.

— Наконец-то, дуб им в зад, — проворчал Зезва. — Зашевелились, курвин корень!

Промчалось несколько торговцев в мятой одежде. Один из них остановился и погрозил кому-то кулаком.

— Проклятые душевники! — и побежал дальше, виляя между опустевшими рядами.

— Зезва…

Что-то в голосе Каспера насторожило Ныряльщика. Прежде чем обернуться, он услышал горестный возглас отца Кондрата.

Торговец книгами сидел, прислонившись к своей лавке. Он удивленно смотрел в небо застывшим взглядом. Длинная стрела торчала из груди рмена, и хищно колыхались на ветру перья.

Ныряльщик яростно закричал, бросился к старику, упал перед ним на колени.

— Ормаз, великий Ормаз, — шептал отец Кондрат. Каспер молча стоял, прикусив губу.

Зезва закрыл глаза старого рмена и поднял с земли книгу, которую тот выронил. Это были 'Новые деяния рыцаря Мунтиса, славного и на помощь приходящего'. На искусно украшенной обложке белокурый рыцарь с решительным лицом куда-то скакал, сжимая меч и хмуря брови. Не иначе, творить добро.

Рядом, на покосившийся столб, уселся удод и уставился на Ныряльщика. Птица несколько мгновений разглядывала понурившегося рыцаря, затем взмахнула крыльями и скрылась в одичавшем винограднике.

Когда первый снаряд разнес в щепы соседнюю лавку, Горемыка как раз думал о жене. Грохот выпущенного из баллисты снаряда ошеломил кузнеца, и некоторое время он как завороженный смотрел на кучу щеп и кровавой каши, в которые превратилась соседняя лавка вместе с продавцом и тремя посетителями. Миг звенящей тишины, как показалось Горемыке, длился целую вечность. Затем раздался вопль, и люди вокруг заметались, со страхом озираясь. Новый свист и новый камень. Горемыка упал на землю. Он почувствовал движение воздуха, когда снаряд пронесся мимо и врезался в рыбацкий ряд, где душевники торговали свежей кефалью.

— Это солнечники, солнечники!! — закричал рядом толстый кожемяка, выскакивая из-за мешков, где он прятался, и грозя кому-то кулаками. — Прав Влад, ох, как прав, клянусь Рощей!

Третий камень превратил торговые ряды в дикую смесь вопящей от ужаса толпы и разрухи. Страх и гнев, завладевшие сердцами душевников-эров, сделал разрушений больше, чем камни из баллисты Хотанга. А когда негодующая толпа изловила какого-то несчастного мзумца, что на свою беду оказался в рыбном ряду, цель Элана Храброго была полностью претворена в жизнь.

— Смерть мзумскому отродью! — завывали вокруг. — Это наша земля, наш город! Смерть!!

Толпа схлынула, разошлась волнами по рядам базара, заваленным брошенным товаром, рыбой и щепами. От мзумца осталась кровавое месиво, в котором с трудом можно было узнать человека. Горемыка в ужасе попятился, заметив труп. Затем провел рукой по лицу. Атери! Горемыка даже не услышал, как со свистом несется очередной камень. Он уже бежал сломя голову домой. Дейла, святая богиня, помоги!

В наступающих сумерках кузнец промчался через Площадь Брехунов, минуя кучки волнующихся людей. Его провожали взглядами, в основном враждебными, потому что путь домой лежал через солнечные кварталы. Пару раз на него замахивались и посылали проклятия, но Горемыка увертывался и бежал, бежал. Успеть, успеть домой. Там Атери.

Влетев в переулок, он стал как вкопанный, потому что навстречу шла толпа, вооруженная дубинами, пиками и камнями. Факелы горели над головами возбужденно гомонящих солнечников. Завидев Горемыку, мзумцы замедлили шаг, разглядывая преградившего им дорогу кузнеца.

— Душевник!

Толпа взревела от ярости. Взметнулись кулаки и факелы. Горемыка развернулся и бросился бежать. Солнечники помчались за ним, оглашая воздух воинственными криками.