«Поспорить можно, ты еще более щепетилен в вопросе сохранности своей драгоценной шкуры, — подумал д'Артаньян пренебрежительно. — Ладно, не будем привередливы. Как выразился бы Рошфор — лучше отступившийся от своего намерения наемный убийца, чем упрямый „браво“, твердо решивший отработать полученные денежки, так что не стоит брезгливо кривиться…»
— Значит, вы узнали, кто я? — спросил он вкрадчиво.
— Вот именно, сударь! О вас столько говорят в Париже… Мне рассказали, что вы перешли из рейтаров в мушкетеры кардинала, что кардинал вам покровительствует… Шевалье д'Артаньян, я верный слуга его высокопреосвященства, и ни за что не стану выступать против нашего гениального министра и его людей… Я решил пойти к вам и все рассказать.
— Похвально, друг мой, весьма похвально, — одобрительным тоном, но про себя содрогаясь от отвращения, заявил д'Артаньян. — Однако… Вы-то отказались от столь неосмотрительного предприятия, но остальные, я полагаю, настроены иначе?
— Совершенно верно, сударь! Они намерены вас подстеречь не позднее, чем завтра, их будет человек шесть или семь…
— Многовато для меня одного…
— Безусловно.
— Где это должно произойти?
Визитер замялся:
— Шевалье, поймите меня правильно… Вы — любимец великого кардинала, блестящий гвардеец, не то что мы, убогие и поистрепавшиеся… — он с нескрываемой завистью уставился на новехонький красный плащ д'Артаньяна, висевший здесь же, сверкавший новехоньким серебряным шитьем. — Вы пьете отличное бургундское, разъезжаете на великолепной лошади…
— Обыкновенный английский жеребец ценой всего-то в сто пистолей, — хмыкнул д'Артаньян.
— Вы счастливец… Для вас сотня пистолей — это «всего-то». Где вам понять бедняка, ради жалкой полусотни вынужденного податься в наемные убийцы…
Д'Артаньян вздохнул, покосившись в сторону старинного дрессуара, где в одном из ящиков под одеждой покоился тяжелый кошелек. Ясно было, что вновь придется устроить маленькое кровопускание своей казне, — но ничего не попишешь, собственная жизнь относится к тем статьям расходов, что не терпят ни малейшей экономии. Всякая скупость тут неуместна.
Если отправить его восвояси, сержант Росне и его люди останутся на свободе — и поди угадай, где они нападут и когда. Доставить этого прохвоста к полицейскому комиссару? Но он может от всего отпереться, и как ты его уличишь? Проще всего заплатить…
С тяжким вздохом д'Артаньян полез за кошельком и отсчитал двадцать пять двойных испанских пистолей из числа тех, что получил от Винтера, положил их кучкой на стол и решительно прикрыл шляпой под носом у протянувшего было руку де Невилета:
— Нет уж, сначала рассказывайте…
— Они собираются ждать вас завтра возле Сен-Андре-дез-Ар. Росне уже знает, что вы ходите этой дорогой, да и место там тихое…
— Возьмите деньги, — сказал д'Артаньян.
— Но вы обещаете, что мое имя нигде не будет упоминаться?
— Слово дворянина, — кивнул гасконец. — Если только и вы, в свою очередь, будете держать язык за зубами. Вздумаете предупредить этих забавников — будете иметь дело…
— О, я понял! — с живостью воскликнул де Невилет. — Можете на меня положиться!
Как ни утомлен был д'Артаньян, но, проводив гостя, вынужден был остаться на ногах — все только начиналось…
Не теряя времени, он отправился к полицейскому комиссару и изложил суть дела — разумеется, на нем при этом был красный плащ, и хотя имя кардинала так и не прозвучало, но намеки д'Артаньяна на некоторые обстоятельства были самыми недвусмысленными, высказанными так, чтобы комиссар не вздумал ни замять эту историю, ни отнестись к ней с прохладцей…
На другое утро д'Артаньян вышел из дома в одиночку, чтобы заманить убийц понадежнее. Де Невилет не обманул — возле Сен-Андре-дез-Ар на гасконца набросились было семеро крайне решительных на вид субъектов, но, по странному совпадению, тут же нагрянули человек тридцать переодетых стражников и сцапали всю компанию еще до первого выпада шпагой…
Глава восьмая, где гость ужасно рад видеть хозяина, а вот хозяин — совсем наоборот…
Д'Артаньян решительно поднялся по крутой, выгибавшейся вправо лестнице знакомого дома на улице Сен-Жак и вошел в небольшую прихожую. Растрепанный и заспанный слуга, чьи имя д'Артаньян решительно запамятовал — если только вообще знал, — уставился на него со вполне естественным раздражением лентяя, чья дрема была прервана столь бесцеремонно. Но во всем облике слуги не было ни страха, ни хотя бы легонького испуга — и гасконец уверился, что слуга никоим образом не посвящен в некоторые предприятия своего господина.
— А, это вы, сударь… — широко зевнул он, помнивший д'Артаньяна как былого собутыльника Пишегрю и спутника в предосудительном прожигании жизни всеми доступными способами. — Господин маркиз изволят спать, поздненько вернулись вчера, то есть, если подумать, уже сегодня… — Тут только он рассмотрел красный плащ д'Артаньяна, украшенный серебряным крестом, проснулся окончательно и вытаращил глаза в несомненном почтении: — Это вы что же, в кардинальской гвардии теперь?