Тень над короной Франции

— Нет, но как же… — сказал Пишегрю, улыбаясь уже просительно и жалко. — Моя скромная персона — и Бастилия…

— Не скромничайте, не скромничайте, — сказал д'Артаньян. — Вы натворили столько, что вполне доросли до Бастилии и ее пыточных подвалов… сейчас вас не спасет никакой родственник — как любого, кто попадает в Бастилию по велению кардинала…

— Д'Артаньян…

— Хватит! — прикрикнул гасконец без малейшей жалости. — Наверное, если бы вы пытались убить только меня, я бы вас… конечно, не простил бы, но отвел куда-нибудь на Прео-Клер или на пустырь за Люксембургским дворцом, попортил бы вашу шкуру шпагой и отпустил ко всем чертям. Но вы осмелились покушаться на жизнь женщины, которая мне дороже всего на свете, — и так просто уже не отделаетесь! Ваши косточки славно захрустят на дыбе в подвалах Бастилии!

Он не преувеличивал и не шутил, готовый привести все свои угрозы в исполнение. При одном воспоминании об острие шпаги, направленном Анне в сердце, кровь бросилась ему в лицо, и для жалости к этому подлецу попросту не осталось места.

— Де Невилет? — переспросил Пишегрю. — И что же рассказывает… Вернее, какую напраслину на меня возводит этот пьяница…

— Не виляйте! — прикрикнул д'Артаньян. — Я не намерен путаться в ваших увертках. Конечно, я не сразу узнал вас там, на Сен-Жерменской ярмарке, но потом, когда пришел мой бывший сослуживец по роте, все встало на свои места… Или вы будете говорить правду мне — или расскажете ее чуть попозже, но уже другим…

— Послушайте, д'Артаньян… — сказал смертельно бледный Пишегрю. — Мы же были друзьями, мы совершили вместе столько проказ и пережили столько приключений…

— Короче!

— Что мне надо сделать, чтобы выбраться из этой истории целым и невредимым?

— Я же сказал — быстренько рассказать мне все, без утайки.

— Можно… Можно стаканчик вина?

— Пожалуй, — подумав, разрешил д'Артаньян. — Только не увлекайтесь!

— Да вы же знаете, я могу выпить бочку безо всяких…

— Живее!

Пишегрю проворно схватил бутылку, налил себе стакан, осушил его одним глотком и тут же налил второй.

— В глотке пересохло, — пояснил он с жалкой, искательной улыбкой. — Когда тебя будят таким вот образом и пугают Бастилией…

— Не пугают, а ясно обрисовывают будущее.

— Да, я понимаю… Влип, что называется… Д'Артаньян, я, право, любил вас, как брата, но мне предложили заплатить немедленно.

— И во сколько же оценили мою голову? — брезгливо поморщившись, спросил д'Артаньян.

— Двести пятьдесят пистолей…

— А за убийство девушки?

— Это за все сразу… Двести пятьдесят мне отдали сразу, и еще столько же посулили заплатить, когда с вами и с ней будет покончено…

— Дешево же вас ценят, маркиз, — хмыкнул д'Артаньян. — Итак, как все случилось?

— Помните англичанина, того, что вы не дали нам прирезать в квартале Веррери? Не того труса, а второго, высокого такого, решительного на вид, с орлиным носом…

— Конечно.

— Позавчера он подошел ко мне в «Голове сарацина» и поздоровался как ни в чем не бывало. Не спрашивайте, как он меня разыскал, я и сам не знаю… Я подумал было, он хочет посчитаться, но он сказал, что имеет ко мне крайне заманчивое предложение, дал в качестве доказательства серьезности своих намерений десять пистолей и попросил вечером прийти в один дом на улице Вожирар…

— Дом под номером семьдесят пять? В тупичке?

— Вот именно.

— И вы…

— И я, поразмыслив как следует, пошел, — признался Пишегрю убитым голосом. — Конечно, я все обдумал сначала… Но потом решил, что тут нет никакой ловушки: не проще ли было проткнуть меня шпагой в переулочках возле «Головы сарацина»? К тому же он дал задаток. В общем, я решился и в условленный час постучался туда… Там уже ждал англичанин.

— Он был один?

— Нет, там были еще две женщины. Одну звали Мари, и она изо всех сил пыталась притвориться особой простого звания, но я-то не первый год живу в Париже! Я этот город и его жителей изучил как следует! Это была…

— Герцогиня де Шеврез, верно? — Если вы все знаете сами, зачем…

— Продолжайте!

— В общем, я ее сразу узнал, — заторопился Пишегрю. — Вторая… а вот вторая, пожалуй что, и впрямь из простых, хотя весьма недурна собой и одета неплохо. Констанция, помнится…

— И далее?

— Англичанин спросил меня, зол ли я на вас до сих пор. Я честно признался, что да. Тогда он без обиняков предложил с вами рассчитаться — поскольку, как выяснилось, вы чем-то крепко насолили не только мне, но и ему… Мы долго спорили…

— Долго торговались, хотели вы сказать, — поправил д'Артаньян.

— Ну, знаете ли… Тут могут быть разные точки зрения. Вообще-то, я не имел ничего против касавшегося вас поручения, благо мне предстояло лишь найти исполнителей, а не самому браться за дело… Но когда вскоре выяснилось, что речь идет еще и о вашей любовнице…

— Выбирайте выражения, черт возьми! — прорычал д'Артаньян.

— Простите, тысячу раз простите… Когда речь зашла о даме вашего сердца, даме из общества… О, Пишегрю все же не настолько подл! Мы вновь долго спорили…

— Долго торговались…

— Ну да, да… В конце концов он меня убедил…

— Пятью сотнями пистолей, в два приема?