Решив, что для пущего правдоподобия лучше лишний раз проявить ответственность и инициативность, Исанн набрала сложный код личного передатчика Директора.
«Если мне повезет, это будет наш последний разговор».
Легкий укол грусти — нежелание расставаться с прошлым. Она будет скучать, в этом нет никаких сомнений. По своему положению, работе… даже по отцу — пусть их отношения и становились все холоднее по мере того, как Исанн укрепляла свои позиции в Разведке.
«Довольно. Не время для глупой сентиментальности. Оплошаю сейчас — чуть позже получу от папочки прощальный подарок. Убийцу, пришедшего по мою душу. Арманду Айсарду куда милее героически погибшая дочь, чем живая дезертирка, порочащая его имя».
— Итак, повстанцы находятся на грани полного уничтожения. Надеюсь, ИСБ не сумеет записать твои заслуги на свой счет?
— Им придется очень постараться, — Исанн улыбнулась уголком губ. — Я практически никак не маскировала свое вмешательство. Даже самая нелюбопытная и предвзятая инспекция подтвердит, что разведданные приходили из совершенно посторонних источников.
— Очень хорошо, — Директор одобрительно кивнул. — Учитывая, что законность твоих действий крайне сомнительна, ИСБ наверняка раздует скандал из этой истории… которым только привлечет внимание Императора к своей некомпетентности. Ты, разумеется, никакой ответственности не понесешь.
Предвкушающая улыбка задержалась на его лице лишь на какую-то долю секунды. Нахмурившись, Арманд пристально посмотрел на дочь — уже без тени благодушия.
— Ты не позволила пошатнуть наши позиции — и я высоко оценил твою инициативу, не сомневайся. Но свою основную задачу ты до сих пор не выполнила.
Исанн собралась было ответить, но Директор предупреждающе вскинул руку:
— И вряд ли выполнишь, продолжая работу под прикрытием. Так что завтра же Мейер будет официально извещен о твоем прибытии… и чрезвычайных полномочиях.
«Вот так просто. Даже убеждать ни в чем не пришлось».
Девушка с трудом сдержала улыбку: чрезвычайные полномочия давали ей право на следственные действия любого рода — включая арест и допрос любого служащего, заподозренного в государственной измене.
Иными словами, на ней только что нарисовали здоровенную мишень: более опасной и неудобной для Мейера фигуры, чем она, теперь сложно представить.
— Порадовалась? — холодно осведомился Арманд. — Энтузиазм — это замечательно, Исанн. Но мне нужны результаты. Найди неопровержимые свидетельства государственной измены. Мейер должен оказаться в главной тюрьме Управления — там, где до него не дотянутся лапы КОСНОП.
— Я поняла, — девушка склонила голову, мельком посмотрев на карту.
Маячок быстро перемещался по направлению к Гвардейскому парку.
«Черт возьми».
— Будь предельно осторожна. Это дело слишком деликатное для банальной подтасовки фактов: если взять Мейера по ложному обвинению, все наши старания полетят к хаттам. Не говоря уже о том, что Соллейн и Вандрон сделают все, чтобы ты предстала перед трибуналом — и я не уверен, что смогу тебе помочь.
Исанн промолчала, глядя на карту. Сельвин точно окажется дома раньше нее.
«Снова скандал. Только этого не хватало».
— Поэтому забудь о своей самодеятельности. Без моего одобрения никаких действий не предпринимать. Отчеты будешь отсылать ежедневно. Все поняла?
— Так точно, — привычно откликнулась Исанн.
Отец смерил ее долгим, испытывающим взглядом — словно сомневаясь, что девушка и впрямь прониклась всей серьезностью положения.
— Тогда завтра ты официально приступишь к работе. Для отвода глаз начнешь с ни к чему не обязывающей инспекции режимных объектов. А пока — свободна.
Дождавшись, когда погаснет голограмма над комлинком, Исанн бросилась собирать вещи: Сельвин уже был дома, а ей ехать не меньше часа. Да еще и такси ловить…
«Значит, буду долго и очаровательно просить прощения. Можно еще слезу пустить — на Сельвина действует безотказно».
На ходу застегивая плащ, одновременно с этим пытаясь запихнуть планшет в сумку, внезапно ставшую слишком маленькой, она твердо решила: с делами закончит на этой неделе. Совмещать работу и личную жизнь становится практически невозможно…
…тем более, что эта «личная жизнь» с отчаянным упорством пытается героически погибнуть.
Круглый зал кантины тонул в табачном дыму, причудливо подсвеченном неоновыми огнями. Громкая музыка била по ушам, отдаваясь в висках болезненной пульсацией; мелодии было не разобрать за многоголосым гамом. На небольшом возвышении соблазнительно извивались танцовщицы, ловя на себе сальные взгляды посетителей.
Сельвин никогда не любил подобные заведения. Даже сейчас какая-то часть его содрогалась от омерзения: прийти сюда, чтобы по-черному напиться. Поставить себя на одну ступень с этими отбросами, что шумными толпами сидели за столами и барной стойкой, шушукались в темных углах, лапали шлюх или без сознания валялись на полу, как какой-то экзот, через которого принц перешагнул только что.