Тень олигарха

И что же? Однажды прочитанное шуточное объявление точно было про нее: «Меняю содержание на формы, но, если хорошие формы, могу взять и на содержание…» Чем нынче она отличается от безмозглой дорогой куколки? Да ничем, для красивой жизни нужны только деньги, дорогие тряпки с ресторанами, автомобиль, телохранитель, ухажер да массажист с маникюром. Какая тоска! Почему же так быстро произошло насыщение от полученного изобилия и превратилось в зеленую тоску? И находится она сейчас в обществе крутых бандитов, да с одним еще и спит, а в это самое время родная сестра пребывает в реанимации в искусственной коме после операции на мозг и неизвестно когда оклемается, если оклемается.

— Зая, шампанское будешь? — нарушив девичьи размышления, спросил Боря.

— Нет, спасибо! — быстро ответила Наташа и перехватила колючий взгляд Сочинского, отчего непроизвольно передернулось ее плечо.

— Как знаешь, а я выпью! Надежда, мой компас земной, принеси-ка еще шампусика! — крикнул он официантке, по обыкновению та засуетилась в ответ, поскольку любой успешно проведенный день Бориса всегда заканчивался здесь небольшим фуршетом с хорошими чаевыми.

Выпив до дна из высокого фужера, Сокол выложил перед Сочинским прозрачный пакет с заморскими долларами.

— Сколько здесь? — Витя Малой откупорил пачку «Мальборо», закурил и вальяжно отвалился на кресле.

— Семьдесят кусков.

«А ведь Соколик мой работает под крышей Сочинского, — догадалась Наташа, — и покровительство этого бандита позволяет ему спокойно расхаживать по рынку с целлофановым пакетом с кучей денег и не бояться проблем».

И в этом, конечно же, девушка была права, ибо Соколович не контролировал табачный рынок Комаровки, а реализовывал его. А контролировали его криминальные авторитеты, между которыми были давно поделены злачные места столицы.

— Заедем к сестре? — спросила Наташа, как только они сели в машину.

— Давай завтра, Зая, устал я сегодня. Или на такси?

— Как скажешь, дорогой… На такси — так на такси.

— Чего грустная весь вечер сидела? Но то, что молчала, это молоток. Уважаю, когда бабы в дела не лезут. Монгола позову, он тебя отвезет…

Монгол, получивший кличку не по расовой принадлежности, а исключительно из-за узких от близорукого прищура глаз, остался в машине, а Наташа, накинув белый халат, тихонько прошмыгнула через безлюдный сестринский пост и вошла в палату, в которой оставалось все по-прежнему: перебинтованная сестра во сне, трубки в носу и теплая рука на краю кровати. Девушка заботливо поставила в вазу принесенные цветы, налила туда воды, села у постели, дотронулась до ладони больной и стала гладить ее нежно и осторожно, словно боясь разбудить. И начала говорить. Говорить обо всем, что произошло с ней за последние недели, как здорово ей повезло и как здорово она влипла. Конечно, Наташа не думала, что сестра ее услышит, и все же искренне надеялась на это. Быть может, от прикосновения теплой руки, а может, от горьких слез, что порой попадали на кожу больной, через какое-то мгновенье кисть шевельнулась, слегка сжала простынь и девушка приоткрыла глаза.

— Сестрица! Родная! Ты вернулась! Я мигом, сейчас, я — за врачом! — Наташа выскочила из палаты, словно боясь, что пробуждение это краткосрочное и сестра может вновь погрузиться в сон.

Дежурный врач подошел быстро, однако девушка опять уснула, в итоге пробыв в сознании не более пары минут.

— Так бывает! Не волнуйтесь! Все будет повторяться, чаще и продолжительнее.

— Надеюсь, спасибо большое…

Потайная пружина

Октябрь, 1993 год, Минск

В хлипком старом замке входной двери съемной квартиры (и ведь напрасно владельцы нечасто утруждают себя сдавать в аренду имущество с дорогим запорным механизмом) были заметны грубые следы взлома, в узкой прихожей на крючке решетчатой металлической вешалки одиноко висела мужская кожаная куртка, в кармане которой затерялась тяжелая связка ключей с сувенирным брелоком. На полу в проходной комнате хрущевки лежала растоптанная кем-то черно-белая фотография, а в кресле — тело молодого длинноволосого мужчины с огнестрельным ранением: выронив сигарету на потертый ковер, он словно заснул. Рядом на журнальном столе были видны остатки застолья с тремя пузатыми фужерами, вилками и опустошенной бутылкой из-под французского коньяка. Вот, собственно, и вся первоначальная картина, что предстала перед глазами прибывших по вызову на раскрытие особо тяжкого преступления милиционеров.