Тень Орла

– Это ты?! – Чиони шумно выдохнула, опустила плечи. И вдруг с размаху села прямо на пол и, сдернув глухую маску, сжала ладонями щеки. – О нет!

– Я сделал что-то не так? Извини. Но я подумал, если можно погасить огонь, то можно и зажечь. А что?

– Погасить – просто, – сказала Чиони. Она уже взяла себя в руки и смотрела на Дания почти спокойно, только донельзя изумленно, как на зверя с двумя головами. – Зажечь – почти невозможно. Огонь – родственник солнца. Чтобы вызвать его из небытия, нужно обладать силой богов… Хотела бы я знать, зачем я тратила время, рисковала, вызволяя тебя из неволи? Ты мог раскидать по камешку не только городскую тюрьму, но и городскую стену.

– Ну извини, – развел руками Даний, – я же не знал. А ты тратила время не просто так, а за вознаграждение…

Чиони с некоторой опаской передвинула зажженную Данием лампу и уселась на стол.

– Ты обещал заплатить по-царски, – произнесла она. – Санджи хорошо знают, что это значит. Иногда нам отдают целые провинции, царские регалии и наследников трона для воспитания и служения.

– Я буду еще щедрее, – заверил Даний.

Чиони вздернула левую бровь.

– Я догадался, что вы здесь ищете. И могу помочь найти.

Девушка развернулась к нему всем корпусом, словно большая хищная птица:

– Ты знаешь, где сейчас воин Санджи?

– Для начала, я знаю, что он мертв. Прости. Я, наверное, причинил тебе боль?

– Жизнь открывает двери смерти, смерть открывает двери жизни, – флегматично ответила Чиони. – Мы готовы к смерти в любой миг. Я уверена, что Тонга встретил смерть абсолютно готовым к ней. – Она немного помолчала, потом вскинула голову. – Как он умер и где его тело? Он должен быть достойно похоронен в освященной земле.

– Чиони, – Даний мягко улыбнулся, – ты – воин, но так молода. Скажи, ты можешь спокойно слушать о предательстве?

– Почему ты спрашиваешь? Разве я дала понять…

– Я спрашиваю потому, что сам все еще не могу спокойно об этом говорить. Хотя, по твоим меркам, наверное, уже стар…

У меня было много времени для того, чтобы понять, что произошло с моим городом. Я многое вспомнил. Мне было больше нечего делать. Я вспомнил весь тот день по минутам. Еще я вспомнил все увиденное и услышанное в детстве: старые легенды, слухи. Я знаю, как враги добрались до сердца дворца. Знаю, кто открыл двери. И знаю еще – тот, кто совершил одно предательство, уже не остановится перед другим, лишь бы сохранить свое положение самой большой и жирной курицы на мусорной куче.

Я назову вам имя того, кто оборвал жизнь воина Санджи. О том, куда он дел тело, вам придется узнать у него самого. Он наверняка еще жив.

Чиони сидела неподвижно, со сцепленными в замок руками и, не отрываясь, смотрела на огонь. Даний только сейчас как следует разглядел ее лицо и пожалел, что не сделал этого раньше. На такое лицо стоило смотреть каждую секунду, пока оно открыто миру: матовая кожа даже на взгляд совершенна, а в чертах есть что-то трогательно-детское и в то же время невероятно женственное…

– Ты действительно по-царски щедр, Даний, – сказала она, разрушая чары. Правитель вздрогнул, точно пойманный на горячем, и быстро отвел глаза. – Ты полностью расплатился за мое время. Если мы получим тело нашего воина для достойного погребения, Санджи еще останутся тебе должны…

– Его имя Керболай, – уверенно назвал Даний.

Глава седьмая

«Человек рождается на смерть, а умирает на жизнь…»

Медленно ступая вслед за погребальной повозкой, Франгиз пыталась молиться, но все время сбивалась на то, что в аллегорической мысли этой есть какая-то буквальная правда. Иначе отчего бы в жизнь человек приходил голым, босым и беспомощным, а в место вечного успокоения отправлялся разодетый в золото и греческую ткань, в сопровождении целой толпы коней, собак и рабов, почти по самую голову засыпанный браслетами, монетами и прочими тяжелыми золотыми вещицами.

Когда хоронили прадеда, отец рассказывал, жрецы вскрыли ему живот, вычистили и наполнили шафраном, толченым ладаном, семенем сельдерея и аниса. Потом тело покрыли воском и чуть ли не неделю таскали по всем имениям.

С отцом обошлось.

Она сама обмыла его теплой чистой водой и одела в собственноручно сшитые одежды из чистого льна. Материю рвала, а не резала, узелков не делала.

Все напрасно!

Пришла младшая сестра, Монима, вместе с толпой родственников. Вмиг углядела все: и руки, сложенные крестом, и чашу с освященной водой, и миску с кашей. Покричать она всегда любила, но тут превзошла себя. Самыми мягкими из ее высказываний были: непочтение родича и презрение к обычаям, а также, что скажут соседи и как ей, Мониме, смотреть им в глаза после того, как старшая сестра опозорила весь дом, весь род и ее лично на всю Акру.

По мнению Франгиз, позорить Мониму было все равно, что солить море. Она и сама с этим отлично справлялась. Девятнадцать лет – не замужем и не жрица. Зато любовных историй больше, чем белых мух по зиме. Но ни один мужчина так и не взял ее честно, по договору.