Тень Орла

– Они обе лгут, госпожа, – одна из плакальщиц подвинулась ближе к той, за которой чуяла власть, – прикажи их проверить. Бочка с вином у нас есть.

– Бочка с вином?

– Госпожа, их надо раздеть донага и заставить присесть на корточки над открытой бочкой. Если запах проникнет в них, значит они и впрямь не девственны.

– И что, потом их нюхать, что ли, немытых? – обалдел Хамат.

– А то ты раньше никогда этого не делал? – сощурилась старуха.

– Я вообще не касаюсь женщин, – отрезал Хамат и брезгливо поморщился, – я признаю лишь любовь меж равными, а равным воину может быть только другой воин.

В процессии начались перешептывания, кто-то попытался спрятать улыбку. Монима, злая, как свежая кошачья моча, вполголоса распорядилась: девок забить в колодки и продать первому же торговцу, который забредет в деревню. За полцены, как порченый товар. Их увели.

Церемония продолжалась.

Двое мужчин, кряхтя от натуги и обливаясь потом, который, согласно преданию, смывал все грехи, отваливали тяжелые камни.

Кровью жертвенных животных обрызгали лицо и тело покойного. Потом Хамат и еще трое плечистых стражников взяли ткань за четыре угла и, ведомые Монимой, внесли его в пещеру. Франгиз вошла следом и затеплила от факела небольшой светильник с маслом, взятым из храма.

«Дай тебе Господь дорогу легкую, судью милосердного, сон спокойный, память долгую, – про себя заговорила она, – пусть простится тебе, как сам ты прощал, и пусть встретит тебя тот, кто умер за нас, и определит тебе место не по заслугам твоим, а по милосердию своему…»

Франгиз не заметила, как в пещере стало темно. Факельщики ушли. Остались лишь она, Монима, Хамат и молчаливый стражник у дверей. И еще отец, уже не принадлежавший этому миру.

– Так ты говоришь, он перед смертью стал христианином? – спросила Монима.

– Ты ведь этому не веришь.

– Ты моя сестра. Вряд ли ты станешь мне врать, – Монима грустно улыбнулась, – тем более перед телом того, кто дал жизнь нам обеим. Хотя отец всегда любил тебя больше, чем меня.

– Это неправда! – возразила Франгиз. – Он любил нас обеих одинаково сильно.

– Да? Только вот тебя он выдал замуж честь по чести и сделал царицей Акры, а меня отдал Фасиху… «во временное пользование, для произведения потомства». Я родила двоих сыновей, но не видела ни одного. Их сразу отдали кормилице, а меня вернули отцу. Ты, бесплодная смоковница, можешь понять, что значит никогда не видеть своего ребенка?!

– Не упрекай меня моей бедой, Монима!

– Ты у нас точно, бедная, – язвительно согласилась сестра. – А знаешь, что по твоей милости мне уже завтра придется идти в порт? Или на базар?

Франгиз подняла на сестру удивленный взгляд.

– Ты читала завещание отца?

– Нет конечно, – еще больше удивилась Франгиз, – должно пройти девять дней… Монима, – дошло до нее, – ты сломала печать?

– И не жалею об этом. Кто предупрежден, тот не побежден.

– Ты о чем?

– О том, что дом, земли, рабы, скот – все принадлежит Данию. Так распорядился отец.

– Но мой муж в тюрьме. Он может не дожить даже до утра…

– Значит, все отойдет Рифату. Велика разница! Они оба с радостью сложат все к твоим ногам.

Франгиз шагнула вперед и порывисто обняла сестру.

– Неужели ты думаешь, что я прогоню тебя из дома? Ты родная кровь моя, Монима! Как ты могла! Ты останешься, у тебя будет все, что только возможно. И если тебе мало моего слова, я могу поклясться вечным покоем нашего отца.

– Вы же не клянетесь!

– Для того чтобы ты успокоилась, я совершу этот малый грех.

Монима покачала головой.

– Не нужно. Я тебе верю. Лучше, в знак того, что мы и вправду сестры и ты не держишь на меня зла, возьми из моих рук кровь виноградной лозы. Она в последнее время так дорога в Акре.

Монима протянула ей маленькую глиняную бутыль.

Франгиз сделала большой глоток, все еще дивясь такой перемене. В пещере было душно, наверное поэтому вдруг закружилась голова. Лицо Монимы внезапно оказалось близко, шепот резал уши:

– А еще у вас, христиан, говорят, принято, чтобы покойник не оставался один.

– Да, надо чтобы кто-нибудь с ним… потому что… – Франгиз не понимала, почему язык отказывается ей повиноваться. И отчего земля вдруг утратила надежность и поехала куда-то вправо.

– Почему – меня не волнует. Я-то пока, слава богам, не христианка, – фыркнула Монима, – а обычай хороший. Он мне нравится. Ты, сестрица, лишила отца двух прекрасных рабынь – значит, послужишь ему сама. Согласись, это вернее, чем все слова и клятвы. Прощай. И прости меня по твоему обычаю.

Франгиз уже ничего не видела и не слышала. Она падала в глубокий колодец… падала и падала и никак не могла достичь дна.

«Я падаю туда, куда падают звезды. Похоже, так будет продолжаться целую вечность…» – подумала она, прежде чем погаснуть, как задутый светильник.