Тень Орла

Он мчался по утренней степи и во все горло орал самую воинственную из всех песен одиннадцатого легиона, а навстречу ему вставало юное, умытое солнце. Приятели не отставали. Так, втроем, словно связанные, они и влетели на всех махах в лагерь кочевников. И почти одновременно остановились, подняв коней на дыбы, перед Сатеник и вождями племен. Вслед за ними в лагерь ворвалась и остальная толпа, тотчас заполнив собой все свободное пространство между крайними гэрами лагеря, возвышением, покрытым ковром и, как только сейчас заметил Йонард, лошадиной шкурой, черной, как уголь, пригвожденной к земле четырьмя акинаками. Йонард мгновенно сообразил, что это такое. Знак войны! Род Сатеник принял решение идти на Акру. И выбирал воинов, достойных принять участие в походе. Каждый, кто считал себя мужчиной, должен был, неся в руке горящий факел, подойти к шкуре, наступить на нее одной ногой, крикнуть громко, чтобы все слышали, свое имя, а затем, отступив, воткнуть факел в землю. Следующий поступит так же, и так до тех пор, пока медлительным не придется перескакивать через плотное огненное кольцо вокруг лошадиной шкуры. А это уже считалось в племени не слишком почетным, на такого горе-воина мать племени ласково не посмотрит.

Все происходило именно так, как представлял себе германец. Их факелы: его, рыжего Танкара и, что было удивительно, Эрона-певца, уже давно были воткнуты в землю. Они отошли в сторону, опередив скфарнов, сгоняющих табун на отдых, и стали наблюдать за другими, жаждущими битвы, славы и богатой добычи. Йонард уже знал, что лишь десятую часть племени отпустила Сатеник в этот поход. И значит, каждый, кто пойдет с ними под стены Акры, должен стоить десятерых. Северянин видел, как наступили на шкуру Инпас и Агим, Нингир, Акхит и Тарк. Все они выдержали испытующий взгляд черных, как ночное небо, проницательных глаз Сатеник. А некоторые, и юные, и зрелые, и в годах скфарны с густыми шапками волос и неухоженных бород, слабели перед этими глазами даже до дрожи в коленях, способных сдавить лошадь так, что она садилась… Наверное, в этот миг сама Таргатай смотрела на скфарнов глазами Сатеник. Некоторых короткий, отстраняющий взмах сухой властной руки выталкивал за грань невидимого круга, назад, к гэрам. В свои двадцать с небольшим, Йонард был уже опытным воином и понимал, что эти люди могли и не дрогнуть в схватке, и лечь на поле брани, уложив рядом с собой не одного врага. Но на то Сатеник и мать рода, что должна заботиться обо всех своих детях. Чтобы не остались без защитника и добытчика жены, маленькие дети, старики. Отец новорожденного, приятель Йонарда, Илос отошел к гэрам, туда же отправился и молодой всадник, почти мальчишка… Увидев слезы обиды и разочарования на его совсем еще детском лице, Сатеник поманила его, улыбнулась мягко:

– Ты – последний в своем роду мужчина, Кенем. Прежде чем идти в бой, ты должен дать жизнь троим воинам-скфарнам, – донеслось до германца.

– Хорошо, мать Сатеник, – заносчиво крикнул тот, – прямо сейчас и начну. У меня есть невеста!..

Вслед юноше полетел беззлобный смех.

Когда же, наконец, определилось, кто идет в поход, а кто остается, Сатеник вновь взошла на колесо и ударила акинаком в гонг. Тревожные длинные звуки поплыли над степью, будоража и выгоняя из низин остатки утреннего тумана. Солнце было уже высоко. Род Сатеник был истинно велик и не оскудел пока героями. Один из вождей племен подошел к женщине и протянул большую чашу, которая горела в лучах солнца, как яркий костер, потому что была отлита из чистого золота. Чаша была невероятно тяжела, но Сатеник подняла ее одной рукой, высоко, так, чтобы видели все. И осушила ее всю во славу Таргатай.

Поход на Акру начался.

* * *