Рано утром Настя вышла из своей квартиры. Она направлялась в больницу к Млещенко. Прошло уже четверо суток, как он оказался на больничной койке, а вчера вечером ей позвонили оттуда и сообщили, что к Ивану можно прийти. Пока к нему никого не пускали, но для Насти сделали исключение потому, что она назвалась его женой. До этого звонка заглядывала в больницу один раз. Посидела у двери, посмотрела на стены, подумала, что вряд ли у нее с ним есть будущее. На душе сделалось тошно. Столько сил положила, чтобы отвадить его от баб, а их от него, а все равно один черт! Горбатого только могила исправит. Стоило на горизонте мелькнуть Римме Дригорович, как он снова распушил перья, словно петух в курятнике. Нет, не получится у них романа, не получится. Сейчас собралась к нему скорее по привычке, нежели по велению души. Жалко было дурака. Вроде с виду мужик ничего себе, в предпринимательстве хваткий, а внутри так, одно недоразумение. На бабах помешался. Целая карусель была вокруг него, а все равно в этом городе один как перст. И она тут тоже одинока. Хотя среди мужчин всегда была как рыба в воде. Много встречала парней, а притулиться не к кому. И подружек толком не имела. Есть одна, не так чтобы очень близкая, но излить душу иногда можно, однако жила та в пригороде и виделись они не очень часто. А в общем-то, кругом одна пустота. Сделала было ставку на Ивана, да получился, видимо, облом. Ничего хорошего. Настроения не было никакого. Она вздохнула. К тому же плохо спала всю ночь. Стоило закрыть глаза, как в голову лезли мысли об Иване и всплывали очертания его сгоревшего дома. Чудилось, что из него доносился бесовский хохот, что кто-то выглядывал в закопченные проемы разбитых окон. А потом перед глазами появлялось кровавое пятно на рубахе Млещенко. Настя вздрагивала и открывала глаза. Среди ночи и вовсе включила свет в комнате, и так с горящей люстрой промаялась до утра. Заснуть уже не смогла. Теперь голова была тяжелой, и даже утреннее свежее чистое солнце не обрадовало так, как всегда радовало по утрам. По лицу Насти, ласкаясь, пробежал мягкий приятный ветерок. Он коснулся ее щек и губ, а затем охватил нежно грудь и спину. Настя остановилась на мгновение, вдохнула коротко в себя его прохладу и нервно двинулась к своей машине. Ей казалось, что синий блузон сейчас сидел на ней плохо, жал под мышками, черная юбка сковывала движения, а красивая фигура из-за этого потеряла свою привлекательность. И прическа уложена неудачно. И походка была как у каракатицы. Хорошо, что во дворе никого не было, а то стало бы стыдно за себя. Издалека надавила пальцем на кнопку брелока сигнализации и даже не поняла, откликнулась машина на это или нет. Подойдя, нетерпеливо дернула за ручку двери, распахнула и села за руль. Бросила дамскую сумочку на переднее пассажирское сиденье и вставила ключ в замок зажигания. Но завести мотор не успела, потому что неожиданно для себя услыхала за спиной требовательный мужской голос:
— Не спеши! Сначала поговорим!
Вздрогнув, Настя резко обернулась. На заднем сиденье увидала человека в черной рубахе, которого сразу узнала, хотя раньше толком не рассмотрела лица. Это он, как призрак, появлялся перед нею ночью в квартире Млещенко. То самое широкое плоское лицо. Но на этот раз темнота не скрывала его черт. Девушке бросились в глаза коротковатый нос, глаза на широком расстоянии, взгляд исподлобья, глубокие морщины на лбу, какие бывают у стариков. Лицо неопределенного возраста. Вот просто невозможно даже приблизительно сказать, сколько ему лет. Увидеть его у себя в машине Настя никак не ожидала. Поэтому испугалась. Значит, этот парень хорошо знает не только, где квартира Ивана, но также знает, где ее жилье. От такой догадки на душе сделалось скверно, в горле мгновенно пересохло. Она с трудом выдавила из себя:
— Что тебе еще от меня надо? — спрашивать, как он оказался в ее машине, было глупо. Так же, как в квартире Млещенко.
Настя понимала все без слов. Но то, что он способен был без спроса влезть, куда хотел, и забрался в ее машину, ее возмутило. Страх притупился, и у девушки сорвалось с языка: — Убирайся!
Муха (а это был он) усмехнулся, негромко осек:
— Прикуси язык и прикрой коробочку!
— Не диктуй мне! — Настя вспыхнула. — А то сейчас закричу на весь двор, что ты насилуешь меня!
— А пупок не развяжется? Тогда я сам его у тебя вырежу! — Плоское неживое лицо потемнело. — Хочешь? — спросил угрожающе.
Вздрогнула Настя, как от пощечины, и потянулась рукой к двери, но Муха быстро загнал свои пальцы в ее волосы и сжал кулак, притиснув голову девушки к подголовнику. Она взвизгнула от боли и ярости, не пытаясь сопротивляться. Муха за спинкой сиденья пригнулся к ее уху:
— Я хочу знать, где скрывается Римма Дригорович!
— Я не знаю! — выкрикнула Настя, краем глаза уловив сквозь стекла, как двери подъезда распахнулись, из них показались двое жильцов дома и пошли в противоположную сторону.
Еще сильнее сжав кулак, в котором были ее волосы, он сказал:
— Саднит? Вырву все волосы с корнями!