Тень Отца

— Вот именно… Так далеко! Да еще сейчас, когда все сгорело на солнце. Пустые дороги… Одинокая девушка…

— Ты, разумеется, не согласился?

Клеопа взглянул на Иосифа и тут же потупил взгляд. В смущении он накручивал на палец край плаща.

— Когда она станет твоей, тогда сможешь запрещать ей совершать глупости. Но я… Откровенно говоря, я не могу ей ничего запретить. Все время думаю… Я уже тебе говорил, — он словно взорвался, — что она как будто обыкновенная девушка, а на самом деле другая! Я не умею с ней обращаться. Даже моя жена не всегда ее понимает. Она никогда ни о чем не просила. Ни одной просьбы! Она выполняет любую работу. И вот, когда она пришла, наконец, просить…

— Что ты решил?

— Она сама решила. Прежде чем я успел ей объяснить, что это не имеет смысла, она мне уже сказала, что утром отходит караван в Иерихон, и что она разговаривала с теми людьми, и они обещали взять ее с собой.

Иосиф резко вскочил и закричал:

— Как же так? Ты позволил ей идти?

— Не кричи. Сядь, — Клеопа потянул Иосифа за край одежды, заставив его снова сесть на лавку. — Это уже произошло. Тебе легко говорить: позволил, позволил… — Он вздохнул. — Давай поговорим спокойно. Я не могу поверить в эту беременность. Ты, наверное, тоже. Но она уверена, что это так. А раз она верит, то понимает, что Елизавета в таком положении должна иметь кого-то возле себя. Подумай: старая одинокая женщина! Мириам относится к ней, как к матери.

— Так ведь надо было по–другому! Ты отпустил ее с чужими людьми.

— Не совсем с чужими. Я знаю этих купцов. Я проводил ее к ним, и они обещали, что позаботятся о ней.

— Значит, ты ее проводил, а мне даже не сказал?

Клеопа быстро взглянул на Иосифа, вздохнул и снова опустил голову. Наступила тишина. Иосиф, прикусив губу, смотрел вперед. Вдали, среди бледно–желтых скал, темной извилистой полосой вилась дорога, по которой полгода назад он пришел в Назарет. Теперь где-то по этой дороге идет она — одинокая девушка в окружении незнакомых мужчин. В сердце Иосифа возникли гнев и обида на Клеопу. Он должен был прийти и известить его об этом походе. Он пошел бы вместе с Мириам. Правда, их путешествие вдвоем не укладывалось бы в рамки приличия, но разве не лучше было бы пожертвовать людским мнением, чем подвергать девушку опасности? А теперь пройдут целые недели, может быть, даже месяцы, прежде чем он узнает, что с ней происходит.

— Ты обижаешься на меня? — спросил Клеопа.

— Да.

— Я хотел прийти и сказать тебе. Хотел даже просить, чтобы ты шел с ней. Поверь мне, я на твоей стороне.

— Тогда почему же ты этого не сделал?

Клеопа еще раз вздохнул.

— Ох, Иосиф, как бы я хотел, чтобы опека над ней уже перешла к тебе! Она сама воспротивилась тому, чтобы я известил тебя!

— Она сама?! — Иосиф смотрел на Клеопу, изумленный.

— Да. Вот ее слова: «Скажи Иосифу, что когда я дойду, пришлю ему известие. Пусть не беспокоится. И передай ему сердечный привет. Но я не хочу, чтобы он шел со мной».

— Она так и сказала?!

Иосиф заговорил было, но умолк, охваченный волной неожиданной обиды. Так значит, это она сама! Она знала, что он будет беспокоиться, но все-таки ушла. И не захотела, чтобы он ее сопровождал. Он даже не попрощался с нею. Эта мысль больно жгла его. Ведь он согласился со всем, чего она желала. Он ничего не требовал, ничего не добивался, только хотел заботиться о ней, хранить ее от опасностей…

Когда она приняла его предложение — так просто и так сердечно, — он был уверен, что она его любит. У нее был свой особый договор со Всевышним. Иосиф обещал ей, что будет уважать ее обязательство. Он был убежден, что благодаря этой жертве таинственное сияние, которое светится в Мириам, перестанет быть для него загадкой и ее сокрытый мир станет и его миром… Исчезнет робость, появляющаяся всякий раз, когда он разговаривает с ней. Они будут знать друг о друге всё, и всё у них будет общим — и чувства, и мысли. Только так он представлял себе любовь. А тем временем она ушла, призванная делами, о которых думала, что они являются только ее делами. Она словно хотела ему показать, что не всем готова поделиться с ним, что есть такие уголки ее сердца, куда он не имеет и не будет иметь доступа.

В сердце Иосифа появилось уныние. Впервые возникло сомнение: действительно ли эта идеальная, как казалось, спутница, которую он нашел для себя, — та самая, которую он ждал. Может быть, все было недоразумением: советы Захарии, заманчивые слова Елизаветы, обаяние Мириам… Может быть, отец был прав, осуждая его за ожидание? Может быть, годами взлелеянные мечты заслонили от него подлинный образ той, которую он встретил? Даже люди из ее окружения сразу утратили свой симпатичный облик. Иосиф посмотрел сбоку на лицо Клеопы — костистое, выглядывавшее из-под густой седины, — оно вдруг представилось ему тупым и отвратительным. Как легко он поддался настроению! Ведь даже этот человек казался ему благоразумным и сердечным!