Тень правителей

Сибирским Здоровьем Ребекка называла папу сына. Она познакомилась с ним исключительно с целью забеременеть. На это время честно ушла из интернета и озадачила бывшего одноклассника, свидетеля и участника первого в е ё жизни романтического порыва. Одноклассник и познакомил со своим партнёром по делу. Впоследствии она комментировала так: мужик неотёсанный, необразованный, косноязычный. Зато пышет здоровьем. Это ребенку и надо. Интеллект по маминой линии достанется.

На самом деле, Сибирское Здоровье оказался вполне нормальным человеком, признал ребёнка своим без всяких оговорок и, в общем-то, предлагал Ребекке жить вместе.

— Чего ты фордыбачишь?! — сказал он тогда Ребекке. — Тебе уже за тридцать, пора бы остепениться.

— На ку-ку мне это надо! — по-пацански отвечала Ребекка и продолжала воспитывать сына самостоятельно, твёрдо определив для папы один день в неделю против столь же твёрдого денежного пособия.

— Сибирское Здоровье завёл себе новую жену и нового ребёнка, — сказала Ребекка. — Не могу сказать, что это для меня большая неожиданность. Он петух, а новая курица оказалась хитрее меня. Мне велено забыть его телефонный номер.

— Можно подать на алименты. Суды сейчас такие дела быстро рассматривают.

— Сама справлюсь. Меня, между прочим, позвали преподавать в институт, который я закончила. Послушай, Карыгин. Если ты не хочешь на мне жениться, давай дружить. В конце концов, я познакомилась с тобой раньше, чем твоя жёнушка. Ненамного, но раньше. Я устала от твоих исчезновений на год-полтора, потом ты появляешься то пьяный, то трезвый, пьяный ты, конечно, менее нудный…

— Я не дружу с женщинами.

— Да-а-а! А с кем ты вообще дружишь? С мужчинами?! Скажи мне, кто твой друг?

— Левон.

— Левон?! Да он потащил меня в койку, едва ты заснул на кухне. Хорош друг!

— Ну, он мужчина кавказский, а ты — блондинка. И потом мы все были пьяны.

— Пьянство феминистки ещё не повод трахать её при всём честном народе. Настоящие горские мужчины читают даме стихи и дарят Шато Руставели.

— Шота.

— Что?! — Ребекка застыла. Юнга сполз обратно на ковёр и тоже замер.

— Шота Руставели. Это имя грузинского поэта, а не название вина.

— Ты безразличный человек, — сказала Ребекка, — Закрылся в своей начитанности, как в колбе. Положи деньги на тумбочку и уходи.

— Уже положил. Ты вовремя написала, я завтра улетаю на Сахалин.

— Семь футов под килем, рыбачок! Надеюсь, в следующей жизни ты не будешь иудой…

_____/////_____/////_______

Рыбопромышленник приехал в гостиницу в семь утра. Пока Павел принимал душ и одевался, он по-хозяйски устроился на стуле возле окна и весело щебетал по телефону с женой.

— Кончай бодягу. Поехали грузить, трудоголик, — хриплым голосом сказал Павел.

— Ох, не любишь ты меня, Паша… Всё, родная, до вечера. Москва призывает!

Всю ночь валил снег. Одинокие прохожие пробирались почти по грудь в сугробах, машины едва ползли, отчаянно сигналя.

Павел грязно выругался: «… ещё и самолеты не летают!»

— За что ты меня так ненавидишь?! — тон рыбопромышленника стал угрожающе серьёзным.

— У меня нет причин любить тебя, — буркнул Павел.

Оставшуюся дорогу до склада ехали молча, стараясь не смотреть друг на друга.

Потом была обычная круговерть отправки продукции, ахи и вздохи бухгалтерши, покрываемое наличными недовольство грузчиков, кран, сломавшийся некстати и починённый семиэтажными матюгами, могильный холод склада, засевший в печёнках табачный дым, истерика дамы-технолога, когда Павел отбраковывал контейнеры с икрой, смех и плоские анекдоты, таджик на электрокаре, яростно пробивающий снеговую полосу. Через семь часов спектакль подошёл к долгожданному финишу. Недостача была чудовищная, как и в прежние годы.

— Пиши долговую расписку и закладную на квартиру, — устало сказал Павел.

— Закладную писать не буду, — Рыбопромышленник угрюмо смотрел на Павла. — У меня дети малые.

— Пиши, — равнодушно повторил Павел. — Сам прекрасно знаешь, никто твоих детей не выселит, закон не позволяет. Это так, фуфлыжка, для успокоения московских инвесторов.

Рыбопромышленник поставил на стол бутылку водки:

— Пить будешь?

— Ты забыл. Я не пью.

— А я пью! — Рыбопромышленник залпом осушил стакан. — Достало тебя, видно, смотрящим работать?

— Не твое собачье дело! — сказал Павел.

— Жалко мне тебя, Паша. Чего тебя на наш остров занесло?!

— А мне тебя не жалко. Живешь как урод и помрёшь под забором.

— Я живу своей жизнью, — сказал рыбопромышленник. — А ты — чужой. Лаешься, как шавка, по указке московских хозяев, а сделать ничего не можешь. А я рыбку ловлю, жену люблю, детишек воспитываю, своих рабов-рыбаков в узде держу, чтобы не чудили лишнего. Говоря твоим вычурным языком, живу в симбиозе с природой.

— Растрачиваю чужие деньги, взятые под стопудовое купеческое слово, — продолжил Павел. — Замечательный симбиоз. И главное, честный.

Первая бутылка опустела, рыбопромышленник поставил на стол вторую.