— Уже оклемался. С больничной койки вдохновляет санитарок на джихад против главного врача. В госпитале, видите ли, спирт воруют. Медперсонал в предвкушении перераспределения.
— Ну и хорошо. Жизнь продолжается, невзирая на проволочки империалистов.
Он присел на кровать возле спящей жены.
— Я уезжаю.
— Куда? Опять на свой остров пингвинов? — жена потянулась спросонья.
— Нет. Навсегда.
— Так… Слушай, сейчас полвосьмого утра. Ты же знаешь, не моё время. Давай поговорим вечером. Сядем в кофейне возле Патриарших и обсудим всё.
— Да, конечно…
Он прилетел в Афины на самолёте. Затем был паром до крохотного греческого островка и наконец — маленькая таверна на террасе над морем. Забытый вкус анисовой водки приятно обжёг горло.
Старик в белой хламиде катился на велосипеде прямо по морю.
— Ты узнаешь себя? — спросил старик.
Он молчал. Через некоторое время произнёс:
— Как там мои предшественники?
— По-разному, — уклончиво ответил старик. — Некоторые жалуются, но в целом всё нормально.
— У вас там что, можно жаловаться? — спросил он.
— Можно. Бывает, даже скандалят. Человеку трудно примириться с тем, что он умер, — старик звонко рассмеялся.
— А я? Я тоже буду жаловаться? — Его голос предательски задрожал.
— А ты разве умер? — Старик внимательно посмотрел на него.
Он молчал.
— Олух ты царя небесного! — снова засмеялся старик, сел на велосипед и покатил прочь по водной глади.
Он сидел в таверне прямо над морем, смотрел на небо и вспоминал кафе «Тоехара».
Эразм стоит на лестнице и развешивает новогодние шары:
— Сегодня хорошо почитать Лукреция Кара, — с высоты он декламирует Никодиму:
Рода Энеева мать, людей и бессмертных услада,
О, благая Венера! Под небом скользящих созвездий…
Левон и Ребекка увлечённо играют в нарды, жестикулируя и иногда ругаясь.
Тофуи переворачивает на камне селедку.
— Хорошая селёдка, жирная! — приговаривает он. — Дочка прислала в подарок. У меня дочка не такая, как эти клоуны. Она — настоящая мэм!
Лица, слова, обрывки песен кочегара сливались в одной вспышке, лилипуты с экрана вещали о верном выборе народов единой страны, то поодиночке, но увереннее в тандеме. Его прежняя жизнь уплывала навсегда, наполняя ветром паруса. Он провожал её, не подняв платка. Афина Паллада вступила на небосвод, строго посмотрела на него и вновь качнула весы.
Он сказал:
Дай себе имя.
И не называй больше вещи своими именами.
У них есть свои.