— В общем, так, — сказал Ян, когда Жемка вышла. — Я не знаю, какая у вас там любовь, платоническая или не очень, и ты, конечно, можешь хвостом потащиться вслед за Жемкой в Москву, но вынужден сказать суровые слова: для тебя это бесперспективно. Жемку закрутит вихрь столичной жизни и ты очень быстро окажешься лишним. Будет больно, обидно и грустно.
Ян помедлил, а затем продолжил:
— Сожалею, но ваша романтическая история подошла к логичному завершению. Поэтому предлагаю воспользоваться рекомендацией незабвенного Карла Маркса…
— Причём здесь Карл Маркс? — перебил его Яков. — Чего-то я не понимаю…
— Сейчас объясню, — сказал Ян. — Карл Маркс писал о том, что каждый крупный капитал нажит не вполне честным путем. Я полагаю, он знал, о чём пишет.
— Какой капитал, какой честный путь?! — сказал Яков. — Ян, ты напился, что ли?!
— Мне тут все обрыдло, — сказал Ян. — В этом замечательном городе, в этом дебильном университете. Я хочу уехать, единственное, что удерживает это мать. Но буду циничен: врачи поставили окончательный диагноз, ей жизни от силы пару месяцев.
Ян посмотрел на Жемку, которая возвращалась к столику.
— Отправь-ка ты нашу красавицу танцевать, а мы с тобой выйдем подышать и поговорим серьёзно.
— Вы чего такие загадочные? — сказала Жемка, сев за столик. Яков наклонился к ней и шепнул на ухо: «Слушай, Яну как-то нехорошо. Мы выйдем на улицу?!»
— Ладно. Я тогда танцевать, — сказала Жемка и упорхнула.
Во дворике ресторана Ян глубоко вдохнул и сказал:
— Да, гор, пожалуй, мне будет не хватать. Я навёл кое-какие справки. Есть такой славный порт Находка, самый крупный на Дальнем Востоке и единственный, где нет закрытого паспортного режима. Зато буржуинские пароходы заходят туда с завидной регулярностью. Понимаешь, куда клоню?
— Нет, — сказал Яков. — Пскопские мы, не догоняю.
Из ресторана донеслась задорная мелодия «В Кейптаунском порту». Ян, пританцовывая, продолжил:
— Буржуинские пароходы, сэр, это импортные шмотки, маги, парфюм, которые меняются на русское бухло и русскую икру.
Он сделал легкое па:
— При грамотной организации дела импортные тачки, от которых тащатся наши загорелые братья с Кавказа. Коммерция не вполне законная, точнее, вообще незаконная, зато прибыльная, зараза. А к переменам надо готовиться. А готовиться лучше с деньгами на кармане.
Он прекратил танцевать:
— Вот, вкратце, о чём писал Карл Маркс. Предлагаю стать компаньоном. Это веселее, чем на Чимбулак глазеть с утра до ночи.
Яков сосредоточенно изучал могучую чинару, устилавшую ветвями крышу ресторанчика.
— Понимаю, надо подумать, — сказал Ян. — Думай. Время есть. У того же неиссякаемого Карла Маркса есть стихи…
— Он разве стихи писал? — спросил Яков.
— Баловался в юности, — сказал Ян. — Настоящий немецкий романтик. Я даже запомнил:
«Так давайте
В многотрудный
И далёкий путь пойдем
Что-то там тра-та-та-та-та-там, под ярмом постыдной лени, и главное:
В дерзновенье и в стремленье
Полновластен человек!»
Усекаешь?
— Я в поэзии не очень… — сказал Яков. — Мне к родителям надо съездить. Я после службы ещё не был.
— Отлично. Съезди, — сказал Ян. — Сменишь обстановку. А по осени и двинемся в дальние края…
Они стояли с Жемкой на перроне и молчали. Между их поездами интервал был двадцать минут, Жемкин в Москву раньше, его — позже.
— Ты мороженое не хочешь? — спросил Яков.
— Нет, — сказала Жемка. — Ты не уходи, я боюсь одна остаться.
— Я приеду к тебе. Обязательно, — сказал Яков. — Побуду немного у родителей и приеду.
— Где ж я тебя поселю? — сказала Жемка. — В общежитие, наверное, не пустят.
— Придумаю что-нибудь, — сказал Яков. — Попрошу отца тётке написать. У меня же тётка в Москве живёт, пусть приютит на время.
— Ладно, — сказала Жемка. — Пошли, наверное, в вагон.
В купе он забросил Жемкин чемодан на верхнюю полку:
— Никого нет. Может, одна до Москвы поедешь.
— Хорошо бы, — сказала Жемка. — Я тогда стихи буду повторять.
Они вместе подобрали для конкурсной программы отрывок из «Облако в штанах» и «Любовь миноносца к миноносице» Маяковского.
— Ну, я пойду, наверное, — сказал Яков. — А то скоро мой поезд.
— Ладно, — сказала Жемка.
— Ты только сразу адрес напиши, чтобы я знал, куда ехать, — напомнил Яков.
— Ладно, — снова сказала Жемка и вздохнула.
На перроне он подошёл к вагонному окну. В купе размещала вещи немолодая матрона с двумя детьми.
— Я люблю тебя! — сказал Яков.
Жемка улыбнулась ему и попробовала открыть окно.
— Я люблю тебя! — сказал он громче.
Окно не поддавалось. Жемка смешно приложила ладошки к ушам: — не слышу!..
Поезд тронулся, он пошёл, а потом побежал рядом с вагоном, крича всё громче и громче: — Я люблю тебя! Я люблю тебя! Я люблю тебя!..
Яков проснулся со смутным ощущением тревоги. Две недели дома пролетели как один миг. Отец встретил на вокзале, посмотрел оценивающим взглядом и сказал: «Выглядишь хорошо!». Такси решили не брать, благо, чемодан у Якова был не тяжелый, и не торопясь пошли пешочком.
— Ну и как там, в Советской Армии? — спросил отец.
— Ничего, нормально, — сказал Яков. — Служу потихоньку.
— Понятно, — сказал отец. — Курить не начал?