Тень предателя

Молодежь, как зачарованная, не спускала с него глаз, в которых было полно живого удивления. Элиот? Ну, конечно же, нет. Кто-то с трудом удерживался от смеха, другие прилежно слушали, ибо это расширяло их познания в ура-патриотизме, который их гость противопоставил сардонической насмешке Элиота.

Мазер внезапно умолк.

Девушка хихикнула:

— Я знаю, — сказала она, манерно растягивая слова. — Это Байрон.

— Как вы узнали? — насмешливо спросил Мазер.

Девица указала мановением руки на его открытый ворот. Романтический поэт, чьи строки могли быть забыты, остался, однако, в памяти благодаря своей манере одеваться.

— Свидетельство прекрасной дамы, — с прежней насмешливостью произнес Мазер. — Поэт, открывший шею дамским коготкам, не подлежит забвению.

Он подтянул свои длинные ноги и встал. — Простите за то, что прервал вашу беседу, джентльмены. Живи, Суини! Сегодня вечером умер Агамемнон.[2]

Он быстро покинул таверну, пробираясь через толпу входящей в нее публики, не заметив даже прощально поднятой руки бармена. Его охватило странное нетерпение, жгучее желание сделать что-то из ряда вон выходящее, на удивление всем. Он жаждал внимания. Агамемнон умер сегодня! Была ли смерть его достойной? Потом Мазер блуждал по барам и кофейным и, как фокусник, с неистовой неудержимостью веселил знакомых завсегдатаев.

Глава 2

Когда зазвонил телефон, Джанет была в темной комнате, — в ней прежде, должно быть, жила прислуга. Выйдя в кухню, она дала глазам несколько секунд привыкнуть к свету, а затем взяла трубку. Первой же мыслью было, что звонок связан с Питером. Что-то, должно быть, касающееся фильма, о чем Питер и его коллеги ранее не вспомнили.

Для Джанет фотография — это познание человека и вещей. Иногда она занималась невещественными эффектами, устроила даже небольшую выставку, но для Питера с его физикой высоких энергий фильм означал запись всевозможных математических указателей атомного эксперимента.

Но звонил Боб Стейнберг.

— Джанет? Где, черт побери, Питер? Мы ждем его уже целый час, а у меня завтра лекция в восемь утра.

— Он ушел сразу же за вами, — ответила Джанет. — Я тоже жду его домой. — До университета было двадцать минут ходьбы пешком.

— Он не говорил, что куда-нибудь зайдет по дороге?

— Нет, к тому же он устал, Боб. Он хотел поскорее вернуться.

— Хм, — хмыкнул Стейнберг и, вспомнив многие нелогичные поступки и действия Питера, добавил: — Когда он устает, он первым делом совершает прогулки. Не беспокойся, Джанет. У него есть о чем поразмышлять в эти последние дни.

— Если он не появится в ближайшее время…

— Да, да, я тут же тебе сообщу, — прервал ее Стейнберг. — Если он не появится, мы разойдемся, и тогда я тоже тебе позвоню.

— Спасибо, Боб. — Джанет, вешая трубку, посмотрела на часы. Было без двадцати одиннадцать. Питер ушел самое позднее в девять пятнадцать. Он не был особенно пунктуальным человеком, но никогда не забывал о чужом времени. Он мог задержаться, например, в церкви Святого Джона, если она бывала открыта. Он часто это делал и не потому, что был верующим. Просто ему нравилось туда заходить. Не мог же он вдруг там заснуть? А что если его заперли в церкви? Джанет, представив себе такое, даже рассмеялась и вдруг уловила в собственном смехе истеричные нотки.

Она вернулась в темную комнату и собрала все негативы, которые собиралась проявить, когда ей помешал телефонный звонок. Осталось только ждать. Питер рассердится, если она начнет обзванивать знакомых. Да и куда звонить? В доме священника будут явно недовольны, если она позвонит им. В лаборатории телефона не было. Ей, пожалуй, пора бы ко всему привыкнуть за эти восемь лет. Джанет стала вспоминать, по каким случаям Питер наказывал ей не беспокоиться: когда он оставался на час или полтора в ванной, когда не выходил вовремя к столу или не ложился спать. Иногда он задерживался до рассвета в лаборатории, а потом шел пешком до Манхэттена, где покупал свежую рыбу и приносил домой к завтраку.

В конце концов Джанет не на шутку разволновалась. Это заставило ее совсем забыть об Эрике Мазере. Она презирала себя за то, что он так часто занимает ее мысли.

Стейнберг, покинув кабину уличного телефона, остановился у газетного киоска на углу. Продавец раскладывал только что доставленный номер «Таймс». У него был единственный киоск в этом районе, где продавались «Таймс» и «Ньюс», и он этим очень гордился.

— Вы видели сегодня вечером доктора Бредли, Хэнк? — спросил его Стейнберг.

— Да, — сказал тот, но потом, почесав голову, поправился: — Я видел мисс Руссо, совсем недавно.

Какая странная ситуация, подумал Стейнберг. Он вспомнил, что Анна решила зайти домой, потому что забыла очки, и пришла в лабораторию позже всех. Ему очень не нравилось, что она эти два квартала от киоска до лаборатории проходит пешком одна. Сам он предпочитает этого не делать. Вскоре будет построено новое здание лаборатории, а пока она ютилась в помещении складов вблизи самых опасных в городе трущоб. Редко кто из домовладельцев, сдавая помещение, хотел иметь в нем циклотрон, даже самый маленький.

Глава 3