Тень призрака

Пока он говорил, я не отрываясь смотрел на Рейкиса, а Рейкис смотрел на меня. Существуют формы общения, которые проникают дальше и глубже слов. Я буквально вонзился взглядом в глаза Рейкиса, мысленно передавая ему: «Ты ведь виновен, виновен!» А его взгляд… Его взгляд говорил: «Да, я виновен!» Неожиданно Рейкис упал на колени.

— Я больше не вынесу этого! Не могу! — воскликнул он. — Да, я был там, на платформе! Я встречался с мистером Дерри!

— Но… — мистер Пилкингтон запнулся, — но вы же были в конторе! Расчет с «Картер — Уоткинс» за штыковой чугун… Вы были здесь!

— Да, я был здесь. Но я был и там, — прошептал Рейкис. — Я не знаю, как это произошло. Я не могу объяснить. Я был там раньше, двадцать четвертого сентября.

— Но как раз в этот день мистер Дерри повез в Меллингфорд семьдесят пять тысяч фунтов! — выдохнул председатель.

— Да. Я знал, куда он едет и зачем. В тот день я взял выходной. Я встретил его на вокзале в Блэкуотере, притворившись, что это случайное совпадение. Я сказал ему, что знаю короткий путь до Меллингфорда, и предложил его проводить. Дорога шла через пустынное поле, и я…

— Рейкис, — раздался чей-то испуганный шепот, — что вы такое говорите?

— Кровь, столько крови!.. — взвыл Рейкис. — Я не хотел убивать его! Я не хотел!

Он закрыл руками лицо и повалился на пол, сотрясаясь от жутких рыданий.

Мы все замерли в ужасе и растерянности.

Джон Дерри был убит двадцать четвертого сентября 1857 года. Тогда кого же или, вернее сказать, что я встретил в поезде четвертого декабря? Этот вопрос мучает меня вот уже двенадцать лет. Единственное объяснение таково: возмущенный дух Джона Дерри нашел способ вернуться в мир живых и стал являться пассажирам четырехчасового экспресса в отчаянной надежде, что кто-то узнает его и восстановит его доброе имя. Кто знает, скольким еще пассажирам пришлось, зевая от скуки, выслушать его пространный рассказ? Сколько их было до меня — людей, которые видели Джона Дерри в первый раз и не могли знать о том, что с ним приключилось?

Но самое странное в этой истории заключается в том, что в тот день я видел еще одного призрака — призрака человека, который тогда был жив. Я видел Рейкиса в Блэкуотере вместе с Дерри в тот самый час, когда живой, настоящий Рейкис сидел у себя в лондонской конторе. Что ж, значит, бывают и призраки живых людей.

Сейчас Рейкиса уже нет в живых. Его судили, признали виновным в убийстве и приговорили к смертной казни через повешение. Я по-прежнему справляю каждое Рождество с Джонатаном и Изабель, и всякий раз, когда мой поезд подъезжает к перрону в Блэкуотере, меня пробирает озноб и я выглядываю в окно: а вдруг они снова покажутся мне — призрак убийцы и призрак невинной жертвы?

Высокая Дама

Я впервые услышал про Высокую Даму от моего друга Карлоса. Она была самым жутким его кошмаром, его глубочайшим страхом. И вот теперь этот кошмар стал моим.

Но все по порядку. Карлос, талантливый молодой инженер, жил в Мадриде. У него была невеста по имени Хоакина, его детская любовь из Севильи. Но в 1859 году она внезапно скончалась. Через две-три недели после этого трагического события я приехал к Карлосу в Мадрид.

Поезд мой прибыл утром, и я отправился прямо в контору к Карлосу. В комнате были только он и его помощник. Выглядел Карлос ужасно: изможденный, усталый, иссушенный неизбывной печалью. Однако, увидев меня, он искренне обрадовался.

Мы с ним пошли в одно маленькое уютное кафе на площади Сан- Лоренсо и уселись за столик с видом на крошечный каменный фонтан, у которого резвились детишки.

— Я рад, что ты приехал, — серьезно проговорил Карлос. — Нам надо поговорить. Мне надо кое-что тебе рассказать.

— Хорошо, — отозвался я.

Признаюсь, его сумрачный тон немного меня встревожил.

— Со мной что-то странное происходит, Габриэль. Совершенно мне непонятное. Абсолютно неправдоподобное. И тем не менее это правда.

С виду он вроде бы оставался спокоен и собран. Но я заметил, что его лоб покрылся испариной, а в голосе зазвенели панические нотки. Я невольно поежился, сообразив, что мой друг чем-то сильно напуган. А Карлос был не из тех, кого легко запугать.

— Габриэль, — продолжал он, — я никогда тебе не говорил, но у меня есть одна странная фобия. Нелепая, может быть, и смехотворная, даже глупая. Я никому еще не говорил об этом. Даже самым близким и дорогим мне людям. Видишь ли, сколько себя помню, я все время испытывал безрассудный страх перед… перед…

— Перед чем?

— Это, наверное, прозвучит глупо. Но я должен сказать. Просто должен.

Однако он замолчал. Замолчат надолго. И ничто не указывало на то, что он собирается продолжать.

— Чего ты боялся? Змей? Пауков? — спросил я, надеясь тем самым его подбодрить. — Мне можешь смело рассказывать о своих страхах. В этом нет ничего постыдного. Я, например, до сих пор безумно боюсь собак. Помнишь того профессора в университете, который вечно таскал с собой своего спаниеля, так что я был просто вынужден пропускать его лекции?