Тень прошлого

— Нет-нет. Нам с Челис нужно еще обсудить кое-что важное, — твердо заявил Уолт. — Я, знаете ли, человек крайне занятой. И хотя в другой раз с удовольствием осмотрел бы, э-э, скотный двор, но теперь, к сожалению, вынужден отказаться за нас обоих. Вы уж не обижайтесь, приятель.

Глава 8

Как и все остальные части дома Бенджамина, библиотека была отмечена печатью его индивидуальности. В последних поколениях семейства По женщин было немного, и в доме воцарился стойкий мужской запах. Здесь пахло кожей и сигарами. На кожаном диване лежали закрытая книга и поднос с графином и двумя бокалами из-под шампанского, которые Перл не успела убрать. Интересно, с кем это он пил и когда, подумала Челис. Рядом с диваном в высоком хрустальном с серебром кувшине стоял одинокий цветок магнолии — нелепый женский штрих в холостяцком быту.

Челис подумала о той женщине, которая стала Джин По. Долго ли длился их брак? Почему он распался? Они жили здесь или где-то в другом месте? Лучше бы в другом. Поймав себя на этом желании, Челис сделала себе выговор за излишнюю чувствительность.

Уставясь в стену, на которой висели в рамочках фотографии быков ангусской породы, она пыталась отогнать от себя мысли о Бенджамине По, но они упрямо к ней возвращались. Ей предстоял серьезный разговор, нужно было как следует собраться, чтобы чувствовать себя уверенно. Конечно, на эту тему лучше было бы поговорить с Уолтом где-нибудь в другом месте, например в аэропорту или в незнакомом ресторане. Где угодно, лишь бы подальше вот от этого заваленного письменного стола Бенджамина, его соломенной ковбойской шляпы, небрежно брошенной на потертый кожаный стул.

Пока Уолт выбирал себе место, подтягивал у колен гладкие синтетические слаксы и раздражающе тщательно усаживался, Челис твердо решила отказать ему с наивысшим тактом, на который она только способна.

— Челис, насколько я понял из слов По, ты не собираешься возвращаться завтра со мной. Может, мне удастся тебя переубедить?

Челис осторожно опустилась на краешек стула напротив, жалея, что после второго за утро купания у нее не было времени обновить макияж. Сейчас он бы ей совсем не помешал.

— Уолт…

— Если же нет, — не слыша ее, продолжал он, — то я бы тебе предложил отдать мне свои полномочия в деле со Смитсоном. Видишь ли, на следующей неделе будет выставлена на продажу маленькая, но необычайно ценная коллекция миниатюр, что должно восполнить…

— Уолт! — Челис была настолько раздражена, что диву давалась, куда исчезла вся ее чувствительность.

Он остановил ее жестом ладони, такой же розовой и гладкой, как у самой Челис.

— Я знаю, дорогая, что ты не желаешь вникать во все подробности. Я только хочу уберечь тебя от хлопот, и, поскольку завещание скоро будет официально утверждено, мы могли бы кое-какие второстепенные…

— Уолт, замолчи! Я уже решила, как распоряжусь имуществом Джорджа. Спасибо тебе за заботу и помощь, но видишь ли, я не могу принять ее со спокойной душой, потому что абсолютно уверена: Джордж вовсе не собирался оставлять меня главной наследницей. Я думала об этом. В его возрасте завещанию не придают большого значения. Он мог даже и не помнить, что изменил его после нашей свадьбы, а потом было уже слишком поздно, так что видишь: при таких обстоятельствах…

— Нет, не вижу! Джордж прежде всего хотел бы, чтобы его коллекция оказалась в руках у знающего человека. А там одни Модильяни чего стоят!

— Уолт! Послушай. Я собираюсь отдать коллекции в alma mater Джорджа, а портфель ценных бумаг пойдет в оплату административных расходов. Ведь, насколько я понимаю, университету нужно будет построить специальное хранилище для них. В наше время приходится смотреть в зубы дареному коню: можно ли его прокормить, не говоря уже о налогах.

Было и еще кое-что, но Челис сейчас было не до тонкостей. На карте стояла ее независимость, и она не могла позволить себе брать подачки у человека, достойного презрения. Правда, теперь, когда импульсивное решение было окончательно принято, она, как ни странно, почувствовала некую абстрактную жалость к своему бывшему покойному мужу, несмотря на то что почти два года ее жизни он превратил в ад, ни разу даже не повысив голос, а лишь с улыбочкой нанося оскорбления, после которых она должна была перестать уважать себя как личность и особенно как женщину. Сомнения в своей полноценности еще долго отравляли ей жизнь даже после того, как она от него ушла. Эти сомнения и отчаянное желание избавиться от них вкупе с лихорадочным ритмом жизни и постоянной нервотрепкой на работе привели к тому, что она окончательно выбилась из сил.