Тень прошлого

Майк нашел в траве расколотый ящик от письменного стола, отбросил. Еще приблизился к провалу. Мусора только прибавлялось. Он не сомневался, что уж тут-то найдет что-нибудь интересное.

«А если здесь призраки? Что тогда? Что, если я увижу руки над краем провала, что, если они начнут вылезать из этой дыры в земле, дети в лохмотьях, в которые превратились их праздничные одежды, одежды после того, как пятьдесят лет гнили, рвались и пачкались от весенней грязи, осеннего дождя, зимнего снега? Дети без голов (он слышал в школе, что после взрыва женщина нашла голову одной из жертв на дереве в своем саду), дети без ног, дети без кожи, выпотрошенные, как треска, дети, которые, совсем как я, спускались вниз, чтобы поиграть в сумраке… под нависающими железными балками, среди больших ржавых шестерен…

Прекрати, ради бога, прекрати!»

По спине пробежал холодок, и Майк решил, что пора уже что-нибудь взять (что угодно) и делать ноги. Он пощупал землю наобум и наткнулся на шестеренку диаметром примерно в семь дюймов. В кармане у него лежал карандаш, Майк быстро достал его, очистил зубцы от земли. Сунул сувенир в карман. Теперь он мог уходить. Мог уходить, да…

Но ноги медленно несли его в противоположную сторону, к краю провала, и он, объятый ужасом, осознал, что должен заглянуть вниз. Должен увидеть, что внизу.

Он ухватился за торчащий из земли, качающийся кол, наклонился вперед, чтобы увидеть, что там внизу. Не получилось. От края его отделяли еще пятнадцать футов, он стоял слишком далеко, чтобы в поле зрения попало дно провала.

«Мне без разницы, увижу я дно или нет. Я возвращаюсь. Сувенир у меня в кармане. Нет никакой необходимости заглядывать в эту гадкую, древнюю дыру. И папа наказывал держаться от нее подальше».

Но неуместное, почти нездоровое любопытство не позволяло уйти. Он приближался к краю шаг за шагом, понимая, что теперь, когда деревянный кол остался вне досягаемости, ухватиться не за что, а земля под ногами действительно рыхлая. Да и по самому краю он видел углубления, напоминающие просевшие могилы, и понимал, что это места прежних обрушений.

Сердце колотилось в груди, как тяжелые, мерные удары сапог печатающего шаг солдата, когда Майк все-таки добрался до края и посмотрел вниз.

Птица, гнездившаяся в провале, посмотрела вверх.

Поначалу Майк не поверил тому, что увидел. Все нервы и проводящие пути в его теле, казалось, парализовало, в том числе и те, что передавали мысли. И причина заключалась не только в шоке, вызванном видом чудовищной птицы, птицы с оранжевой, как у зарянки, грудкой и обыденно-серыми, как у воробья, перьями: просто сама встреча оказалась совершенно неожиданной. Он думал, что увидит бетонные монолиты и покореженные машины, наполовину утопшие в черной грязи и затхлых лужах, а не гигантское гнездо, заполнившее провал от края до края, из конца в конец. И тимофеевки в этом гнезде вполне хватило бы на девять стогов сена, но эта трава была серебристая и старая. Птица сидела в самом центре гнезда, ее глаза, с желтыми ободками, были черными и блестящими, как свежий, еще теплый гудрон, и на мгновение, прежде чем Майк вышел из ступора, он увидел свое отражение в каждом из них.

А потом земля поползла и стала уходить из-под ног. Он услышал, как рвутся корни травы, и понял, что скользит вниз.

Майк с криком отскочил назад, размахивая руками, чтобы сохранить равновесие. Не сохранил и тяжело упал на забросанную мусором землю. Что-то тупое и твердое вдавилось ему в спину, он успел подумать о стуле наказаний. А потом услышал биение крыльев: птица с шумом вспорхнула из гнезда.

Он поднялся на колени, пополз подальше от края, оглядываясь через плечо, и увидел, как птица поднимается над провалом. Он увидел, что лапы у нее темно-желтые, покрытые чешуей, с длинными когтями, а размах каждого крыла больше десяти футов, и пожухлая тимофеевка летела во все стороны, будто от ветра, поднятого вертолетными лопастями. Птица издала противный пискляво-чирикающий крик. Несколько перьев оторвались от крыльев и по спиралям начали планировать в провал.

Майк вскочил и побежал.