Тень прошлого

Я в очередной раз засыпал яму и по его улыбке понял, что это только начало. Но тут прибежал один его друг с газовым фонарем и сказал, что в казарме была какая-то внеплановая поверка и Уилсону могут надрать зад, потому что его не оказалось на месте. Мои друзья прикрыли меня, поэтому все обошлось, но друзья Уилсона, если их можно назвать друзьями, и пальцем ради него не шевельнули.

Он меня отпустил, и я надеялся, что наутро его имя появится в списке получивших взыскание, но напрасно. Вероятно, он сказал лейтенанту, что пропустил поверку, объясняя одному болтливому ниггеру, кому принадлежат все окопы на территории деррийской базы, и те, что уже вырыты, и те, что еще нет. Ему вероятно, дали медаль, вместо того чтобы отправить чистить картошку. Именно такие порядки царили в роте Е здесь, в Дерри».

Эту историю отец рассказал мне где-то в 1958 году, и я думаю, что ему тогда было под пятьдесят, а моей матери – порядка сорока или около того. Я спросил его, почему он вернулся, раз в Дерри было так плохо?

– Видишь ли, Майки, в армию я пошел в шестнадцать, – ответил он. – Солгал насчет своего возраста, чтобы попасть. Не моя идея. Мать мне велела. Я был парнем крупным, и, наверное, только потому мою ложь не раскусили. Я родился и вырос в Бергоу, штат Северная Каролина, и мясо мы видели только раз в году, после сбора табака, или иногда зимой, когда отец подстреливал енота или опоссума. Единственное хорошее, что я помню о Бергоу – это пирог с мясом опоссума, обложенный кукурузными лепешками, вкуснее которого просто не бывает.

Поэтому, когда мой отец погиб в результате несчастного случая – что-то там произошло с сельскохозяйственной техникой, моя мама сказала, что поедет с Филли Лубердом в Коринт, где у нее жили родственники. Филли Луберд был в семье любимчиком.

– Ты про дядю Фила? – спросил я, улыбнувшись при мысли о том, что кто-то называет его Филли Луберд. Он был адвокатом в Тусоне, штат Аризона, и шесть лет избирался в Городской совет. Ребенком я полагал, что дядя Фил – богач. Для черного в 1958 году, уверен, так оно и было. Он зарабатывал двадцать тысяч долларов в год.

– Именно о нем, – ответил отец. – Но тогда он был двенадцатилетним пацаном, который носил матросскую шапку из рисовой бумаги, залатанный комбинезон и ходил босиком. Он был самым младшим в семье, я родился перед ним. Остальные дом уже покинули: двое умерли, двое женились, один сел в тюрьму. Это Говард. Ничего путного в нем никогда не было.

«Ты должен пойти в армию, – сказала мне твоя бабушка Ширли. – Я не знаю, начнут ли они платить тебе сразу или нет, но как только начнут, ты будешь посылать мне деньги каждый месяц. Мне не хочется отправлять тебя туда, сынок, но, если ты не позаботишься обо мне и Филли, не знаю, что с нами станет». Она дала мне свидетельство о рождении, чтобы показать вербовщику, в котором уже подделала год моего рождения так, чтобы я стал восемнадцатилетним.

Я пошел в здание суда, где сидел вербовщик, и сказал, что хочу в армию. Он сунул мне бумаги и показал, где поставить крестик.

– Я могу расписаться, – ответил я, и он рассмеялся, похоже, мне не веря.

– Что ж, валяй. Расписывайся, черный мальчик, – говорит он.

– Одну минуту, – отвечаю. – Хочу задать вам пару вопросов.

– Задавай, – говорит он. – Я могу ответить на любой.

– В армии мясо дают дважды в неделю? – спросил я. – Моя мама говорит, что да, но она очень уж хочет, чтобы я пошел в армию.

– Нет, мясо дважды в неделю там не дают, – отвечает он.

– Так я и думал, – говорю я, думая, что этот человек, конечно, слизняк, но по крайней мере честный слизняк.

А потом он говорит:

– Солдаты едят мясо каждый день, – и мне остается только удивляться себе: как я только мог подумать, что он честный?

– Вы, должно быть, думаете, что я – круглый дурак, – говорю я.

– Ты все правильно понял, ниггер, – отвечает он.

– Если я пойду в армию, я должен что-то сделать для мамы и Филли Луберда, – говорю я. – Мама говорит, что я смогу посылать ей деньги.

– Все здесь. – Он показывает бланк на перечисление денег. – Еще вопросы?

– Да, – говорю я, – как насчет обучения на офицера?

Он запрокинул голову и так смеялся, что я подумал, а не захлебнется ли он собственной слюной. Потом говорит:

– Сынок, ты увидишь черного офицера в этой армии не раньше того дня, когда снятый с креста Иисус начнет отплясывать чарльстон. А теперь подписывай или нет. Мое терпение лопнуло. Опять же, ты все здесь провонял.

Я подписал и наблюдал, как он степлером прикрепляет бланк на перечисление денег к моему учетному листку, потом принимает у меня присягу, и я уже солдат. Я думал, меня отправят в Нью-Джерси, где армия строила мосты, потому что не было войн, где она могла бы воевать. Вместо этого я оказался в Дерри, штат Мэн, в роте Е.

Он вздохнул и заерзал на стуле, крупный мужчина с седыми, коротко стриженными волосами. В то время нам принадлежала одна из самых больших ферм в Дерри и, вероятно, лучший придорожный ларек к югу от Бангора. Втроем мы много работали, отцу приходилось нанимать людей на сбор урожая, и дела у нас шли неплохо.

Он сказал: