Тень разрастается

Блеклые дюны песка синусоидами лежали вплоть до самого горизонта, будто хищные пустынные пумы, отдыхающие после охоты. Тут и там стеклянные башни пиками разрывали мягкие округлости барханов. На фоне темного неба они чуть светлели. Но нет. Это обман. В Мудре нет никакого света.

Проклятое место.

Когда-то эти оплавленные башни были прекрасными каменными дворцами. Однако драконье пламя – магическое пламя детей небесных – не сжигает предметы, а обращает их в сизую смальту. Даже если это очень большие предметы. Например, городские стены. Мосты. Здания.

Люди.

«Какими же идиотами, – я вдруг вспомнила вопрос, который не давал мне покоя в студенческие годы, – какими же надо быть идиотами, чтобы даже флегматичные драконы возненавидели вас настолько, что сожгли всю столицу целиком, в один присест, не размениваясь на мораль и обеденные перерывы?..»

Ох, срединники. Наши предки – наша боль, наш позор и, как это частенько случается, источник нашей силы.

Пыльный поземок струился у меня под ногами, как шелковый. Песок – он и есть песок. Но чем – или кем? – были тысячу лет назад эти острые крошки, больно впивающиеся в кожу?

Раньше можно было гулять по Мудре, как по траурному музею. Драконье пламя застало людей врасплох: кто-то погиб, баюкая ребенка, другие – покупая свежий хлеб или слушая лекцию в старом университете.

Но и тех, кого не было в столице, ждала жестокая смерть от вражеских войск. Не выжил никто.

Никто, кроме Хинхо из Дома Страждущих. Может, он потому и соблюдал обет молчания? Не из-за тайн амулетов, как думал Мелисандр, а просто от стыда? От боли? Каково оно – остаться единственной живой душой на тысячи мертвецов?..

Ах, Лайонасса! Прекрасный, свежий, сильный мир! Мир, на котором углями чернеют два горьких срединных кладбища: остекленевшая Мудра и наш дворцовый курган.

Говорят, когда-то сумасбродные путешественники, которые без страха перед проклятым местом приходили в Мудру, находили тут останки срединников: скульптуры, занятые своими делами. Все, как один, в немом изумлении задрали головы к небу. Последний общий жест. Никого не спасшее единство.

Сейчас этих скульптур уже нет.

В пустыне Тысячи Бед бродят шувгеи – жестокие смерчи, раздирающие в клочья все, что попадается на их пути. За сотни лет шувгеи уничтожили большую часть останков. Остались только здания, наполовину утопленные в песках. И голубоватая крошка смальты. Вдыхаешь ее – вдыхаешь прошлое. В прямом смысле этого слова.

Пустыня Тысячи Бед…

Я бы назвала ее «Пустыней Тысячи Сожалений». Если бы да кабы. Если бы срединники не возгордились. Если бы не настроили против себя другие страны. Если бы не взбесили – и чем только?.. – драконов.

Одна сплошная боль.

Я и представить не могла, что Мудра настолько давит. Что ни вдоха тут сделать нельзя без бьющего набатом «если бы, если бы, если бы»…

– Что, ностальгия заела? – горько усмехнулась я, завидев фигурку Карла, бредущую ко мне издалека. – К чему такое место встречи?

Хранителя освещала восходящая луна – щербатая, погрызенная сбоку. Встрепанный мальчишка в красном комбинезоне тянул за собой санки – нормальные зимние санки, отвратительно будничные в этом скорбном пейзаже. Такие санки используют скальники в Сизых горах: нарядные загнутые полозья, деревянный лежак, длинная веревка, чтобы тянуть.

На санях спал Лиссай, укутанный в пуховое белое одеяло. Ночь в пустыне обманчива: несмотря на, казалось бы, южные пески вокруг, холод пробирал до костей.

Санки совсем не скользили – видать, не смазаны воском, – и Карл прикусил губу от усердия. Ни один ребенок вообще не смог бы затащить такие саночки на песчаный бархан, но Карл – это, конечно, совсем другое дело.

– Междумирье продолжает барахлить? – допытывалась я, глядя, как мальчишка отирает вспотевший лоб.

Карл вздрогнул.

Поколебался с мгновение, потом вдруг заговорил – тихо, упрямо, со страшной ровностью:

– Встреча здесь – мой подарок тебе. Точнее, обещание. Я любил этот город – и дал ему умереть в муках. Вам – не дам. Никому из вас. Просто помни об этом: сегодня, когда я возвращаю тебе принца из царства Хаоса, и всегда, когда решишь, что за тобой никто не приглядывает. Я приглядываю, Тинави. Даже если не прихожу по первому зову. Даже если вообще не прихожу. Однажды, когда ты будешь свободна, я найду тебя и покажу тебе вселенную. Обещаю.

Я моргнула от неожиданности. Какой… невеселый монолог.

Карл склонился над санями и стал разворачивать одеяло. Глаза мальчика при этом так влажно сверкнули, что я растерялась.

Что-то случилось.

Случилось что-то плохое.

Моим первым порывом было обнять Карла: ну не бойся, не знаю, в чем беда, но я с тобой! Наивное желание, да. Но однажды усвоенная в наших отношениях роль «взрослой-и-заботливой» никак не хотела сменяться на более подходящую «восхвалительницы-жрицы-ученицы».

Да и я вас умоляю: можно ли с пиететом относиться к подростку, который раньше канючил у тебя сладкую вату?

Карл усмехнулся и потеребил себя за ушную мочку.

Ой, прах. Он же мои мысли читает…

– Кстати, об этом. – Карл резко развернулся ко мне. – Тинави, чего ты боишься?