Тень Серафима

Мужчина выглядел аскетично: из одежды на нём оказалась только пара коротких, до колена, потёртых штанов. Крепкое жилистое тело оставалось почти неприкрытым, правильной формы мускулы мягко перекатывались под кожей. Длинные тёмные волосы, щедро сбрызнутые ранней, неяркой серостью седины, были туго заплетены в причудливые, но подчёркнуто аккуратные узлы косицы.

Широкую спину заключённого полностью покрывала татуировка – затейливый узор тянулся от левого плеча до самой поясницы. При внимательном рассмотрении сложная вязь отдельных черт складывалась в оскалившего пасть вервольфа – ритуальный, имеющий сакральный смысл рисунок.

На этого матёрого, впечатляющего мощью волчару было накинуто нежное кружево причудливо сплетающихся шрамов самого различного происхождения: были здесь и небольшие отметины от пуль, и чёткие узкие следы лезвий, и зажившие рваные раны от чьих-то когтей или клыков, и рубцы от неудачных падений.

А поверх всего этого великолепия – змеящиеся длинные метки, которые оставляет кнут.

– Да по тебе часы можно сверять, Эдвард… лорд Эдвард, – поправился мужчина быстро, но без излишней поспешности: он знал, что последует за дерзостью, и попросту не желал лишний раз напрашиваться на неприятности. Голос узника был спокоен и глубок, однако не лишён некоторой язвительности и природной резкости звучания.

– А ты всё ждешь, что однажды я не приду, Шарло? – ласково улыбнулся в ответ правитель, сложив руки на груди. Он наконец спустился и остановился прямо перед заключённым, по-прежнему неподвижно распростёртым на полу.

Эхо затихло.

– А как же. Всё надеюсь, лорд, что рано или поздно кто-то свернёт тебе шею. – Узник встал на колени, не рискуя поднимать глаза выше уровня ног своего посетителя. Его запястья были скованы сразу двумя парами кандалов: одни обыкновенные – тяжеленные железные кольца, скреплённые прочной массивной цепью, – и пара тонких и изящных браслетов-наручников на блестящей серебряной цепочке. Причём вторые доставляли куда больше неудобств и проблем, так как сделаны были из пресловутого сплава «Люкс», делающего мага бессильным. – Но надежда, похоже, действительно глупое чувство.

– Ты бессовестно лжёшь мне, Шарло, – возразил лорд Эдвард, со странным удовлетворением разглядывая пленника и продолжая неприятно улыбаться, улыбкой жестокой и такой острой, что ей можно было вскрыть горло, как бритвой. – Мои визиты – единственное, что осталось в твоей реальности, в твоём жалком существовании. Ты ждёшь их с нетерпением и считаешь томительные часы, а может, и минуты, чтобы не свихнуться окончательно в этом каменном мешке, во тьме и одиночестве. Убеждён, за прошедшие долгие годы ты успел полюбить меня, ведь один только я проведываю тебя здесь, как заботливая бабушка, каждые две недели.

– Ты так жаждешь моей любви? – в тон усмехнулся мужчина. – Тогда дело совсем плохо. Впрочем, ненависть и вправду сложно бывает отличить от любви.

– Если отнять моё блестящее общество, твоя жизнь станет совершенно пустым, мучительным бременем. Я ведь обещал тебе ад на земле. Не знаю, как он выглядит на самом деле, если вообще существует, но мне кажется, это что-то подобное.

– Уж кто-кто, а ты совершенно точно узнаешь, как выглядит ад, – зловеще посулил мужчина. – Не сомневайся, однажды кто-нибудь отправит тебя туда на экскурсию в один конец.

– И почему ненавидящие меня так истово желают мне смерти? – Лорд Ледума в недоумении качнул головой. – Смерть – всего лишь один-единственный миг, который зачастую даже не осознается. Мои враги могут только мечтать и просить о смерти – такую милость я оказываю избранным, в основном своим глупым оступившимся детям. Смерть – не наказание. Наказание должно длиться как можно дольше и в идеале приводить к раскаянию… хотя нет, в настолько утопичные идеи я не верю.

– Не сомневаюсь.

– В твоём случае наказание будет сопоставимо по времени с вечностью. Не думай, что после моей смерти что-то изменится и новый лорд освободит тебя. Никто и не подозревает, что ты всё ещё жив, ни в каких списках ты не числишься. Ты даже находишься не в тюрьме. И в тот день, когда я всё-таки не приду, ты познаешь, что такое настоящая тоска и безысходность. Ты погрузишься в пучину беспросветного отчаяния и вскоре окончательно сойдёшь с ума. От тебя и теперь уже веет безумием, Шарло. Понимаю, понимаю: в сложившихся условиях трудно сохранить рассудок ясным, даже если воля тверда, как алмаз.

В ответ на недоброе пророчество Карл лишь саркастически хмыкнул, впрочем, не производя впечатление помешанного. Природный оптимизм помогал ему справляться с самыми тяжёлыми временами и верить, что однажды что-то изменится к лучшему.

– Тебя не проведёшь, мой сиятельный лорд, – пренебрежительно откликнулся он. – За столько-то лет пора бы и научиться разбираться в человеческих душах, не так ли? Но я тоже поднаторел в этом. И если я лгу тебе, как ты уверяешь, задумайся, кому лжёшь ты сам? Не самому ли себе?

– О чём ты болтаешь, Шарло? – не понял правитель.